Дети комиссара Шмидта

Датой прекращения деятельности Саровского монастыря можно считать 5 апреля 1927 года – в этот день из монастыря были увезены мощи Серафима Саровского. Но вытеснение монастыря из его зданий, конфискация монастырской собственности шли и до этого, начиная с первых дней советской власти. Так уже в 1920 году жилищный подотдела Темниковского уисполкома занимался распределением жилых помещений в Сарове между различными организациями, среди которых упоминаются организованный на базе монастыря совхоз, предприятие железнодорожного ведомства, а также детские ясли и детский дом. В одном из докладов подотдела — требование организации в Сарове ассенизационного обоза “так как очистка не проводилась года 2-3” (1920-3=1917 – А.П.). На работу по ремонту зданий в 1921 году привлекались “временно наемные из монашествующих с выдачей им продовольствия” [1]. После закрытия монастыря все его постройки решено было использовать для создания коммуны для беспризорников.

Трудовая фабрика коммуна была организована в июне 1928 года. Подчинялась она наркомату труда, ей был присвоен номер 4, носила коммуна имя Василия Владимировича Шмидта, тогдашнего народного комиссара труда. Целью создания коммуны было «перевоспитать беспризорников через вовлечение воспитанников в трудовые процессы» [2]. При этом трудовой процесс, по-видимому, являлся главным фактором перевоспитания. В списке работников трудовой коммуны были администраторы, культурные и медицинские работники, производственный персонал, но в нем не значились преподаватели. Очевидно, образованием детей коммуна не занималась. В то же время, в коммуне были свои духовой и симфонический оркестры [3].

В.В. Шмидт (1886-1938). Фото из Википедии

Состав воспитанников был разновозрастный. В основном, направлялись они в Саров из больших городов СССР: Москвы, Харькова, Киева, Одессы. На 85-90 процентов это были уголовники, среди которых встречалось немало рецидивистов, в частности, имевших на своей совести по несколько убийств. Насколько был оправдан этот масштабный социальный эксперимент по перевоспитанию малолетних преступников в обход традиционной пенитенциарной системы? По свидетельству очевидцев, порядки в коммуне мало чем отличались от тюремных. Авторитетом в коллективе воспитанников обладали «рецидивисты и испытанные воры», решение на общем собрании коммуны могло быть принято только если за него высказывался «старый вор». В списке воспитанников на 1 февраля 1930 года из 1912 человек 213 были отнесены к категории «неисправимых» [4].

Первые несколько сотен воспитанников поступили в Саров в июне 1928 года. Наиболее интенсивно коммуна пополнялась в первые полгода своего существования. Так в сентябре 1928 года в нее было доставлено 2260 человек. Максимум численности был достигнут в декабре того же года — 3728 человек. Есть основания считать Саровскую коммуну № 4 крупнейшей в стране: заместитель наркома труда Толстопятов в письме в Средне-Волжский обком партии писал, что «впервые не только в практике Союза, но и в мировой практике имеет место сосредоточение 4000-ной массы» [5].

Всего же в Сарове предполагалось разместить 5500 человек и «вовлечь» их в следующие производства [6]:

            Расчетная численность воспитанников Саровской коммуны не была достигнута. Практически с первых дней ее существования началось бегство детей, особенно усилившееся весной 1929 года — ежемесячно бежали из коммуны по 200-300 человек. Из-за низкой дисциплины учет количества воспитанников мог осуществляться лишь приблизительно. Например, 15 февраля 1929 года на работу вышло лишь 55 % от списочного состава, 1 мая — 47 %, 15 мая — 50 % [7].

            О состоянии производственной базы в Сарове мы знаем по докладной записке члена президиума Окружной плановой комиссии Магнусова, составленной в июле 1929 года, то есть через год после организации коммуны [8]. Что касается сельского хозяйства, то в распоряжении коммуны находились 57 га пашни и 30 га сенокосов. Видно значительное уменьшение обрабатываемой земли в Сарове после закрытия монастыря. В 1919 году монашествующими, организовавшими так называемую «Сатисскую земледельческую артель», использовалось 170 га пашни и 250 га сенокосных угодий [9]. О содержавшихся в коммуне 11-ти коровах и одном быке сделан вывод: «скот малопродуктивный и, кроме убытков, ничего коммуне не дает». Подавляющее большинство мастерских в момент осмотра не работало. Лесозавод еще строился, в токарной, слесарной и деревообделочной мастерских оборудование только устанавливалось. Работала кузница, по-видимому еще монастырская, сапожная и швальная мастерские выпускали обмундирование для воспитанников. Шорная и галантерейная мастерские стояли из-за отсутствия сырья. Производственный план не выполнялся.

            Обсуждался вопрос о производстве в трудкоммуне и на заседании бюро Мордовского обкома в феврале 1930 года [10]. За прошедшие полгода положение изменилось незначительно. Воспитанники занимались заготовками леса, из которого изготавливали рамы. Работали шорная, сапожная, галантерейная и кожевенная мастерские, по-прежнему испытывавшие трудности из-за перебоев с сырьем. Лихорадило металлообрабатывающее производство. Изготовление клеенки и стенных часов, видимо, так и не было налажено.

            Внутренняя жизнь в Саровской коммуне имени Шмидта была очень неспокойной. Большая часть рассматриваемых здесь документов является следствием конфликтов и разбирательств этих конфликтов в различных инстанциях, а также инспекций, вызванных разбирательствами. И действительно, нормально работающее учреждение не требует бесчисленных проверок и, как следствие, не порождает потока бумаг.

            С самых первых месяцев существования коммуны возник конфликт между ее руководством с одной стороны, и саровской ячейкой ВКП(б) — с другой. В это время коммуну возглавлял Федор Матвеевич Пазин, назначенный на должность управляющего после работы в пензенском ГПУ. Секретарь Темниковского райкома партии Бочкарёв неоднократно направлял в Саров для трудоустройства в коммуне своих людей, как правило, членов ВКП(б). Из 133 человек, работавших в коммуне в январе 1929 года, 21 были членами и кандидатами в члены партии. (Особенно солидно оказался укрепленным партийными кадрами почему-то склад: из пяти кладовщиков коммунистами были четверо). Со временем среди персонала Саровской трудкоммуны сформировались две группировки, называвшиеся «темниковцами» и «чекистами». Эти две группировки и боролись за право распоряжаться в коммуне. Если «чекисты» составляли основу управления коммуны во главе с Пазиным, то «темниковцы» контролировали партийную ячейку, игравшую значительную роль в соответствии с порядками того времени.

            Во главе ячейки ВКП(б) стояли присланные в Саров Бочкарёвым Шикунов и Петлинский. Первый из них работал заведующим культурным отделом, второй — монтером на электростанции. Но несмотря на скромные должности, эти люди претендовали на главенство в коммуне. Разумеется, это не могло нравиться управляющему Пазину, и он перестал беспрекословно принимать на работу людей, присылаемых из Темниковского райкома. Приведем одно из писем Бочкарева Пазину.

            В чем дело? Я посылаю ребят, членов партии тебе для работы, потому что мы договорились насчет работников, а ты их гонишь, а у тебя там есть такая дрянь, которая расходует государственное имущество без учету, ты что же, товарищ?! Я думаю, что партийный глаз лучше, а ребята ничего, хорошие — Сидоров, Ершков. Я вот к тебе приезжал и видел, что у тебя там такие плотники, такие столяры, что нужно принять к этому меры. А если тебе не нужно было бы посылать партийцев, ты бы мне сказал, я их не гонял бы к тебе в колонию. И по рассказам их (и) по-моему, это грубо.

С комприветом, Бочкарев [11].

Естественно, что из-за склок страдало дело. В декабре 1928 года для разбора конфликта в Саров приезжали начальник управления фабриками-коммунами наркомата труда Вундерлих и начальник орготдела ОГПУ Погребинский [12]. Они зафиксировали «наличие склоки в Саровской ячейке», но самих склочников это не остановило. Борьба за верховенство, превратившаяся в фактическое двоевластие, продолжалась.

В январе 1929 года на железнодорожную станцию в Арзамас прибыли 18 вагонов с грузом оборудования и продовольствия для трудкоммуны. Руководство решило срочно откомандировать туда коммуниста Морозова, но секретарь партъячейки объявил, что для командирования члена партии необходимо решение бюро ячейки. Бюро демонстративно собралось только через 4 дня, получение груза было задержано, коммуне пришлось заплатить штраф за простой вагонов [13]. В такой обстановке мелкие междоусобицы приобрели для их участников большее значение, чем производственные и организационные дела, любые успехи противоборствующей стороны были нежелательны. Так, например, член бюро ячейки Петлинский как-то заявил: «…как я был бы рад, если бы своевременно не прибыл цемент» [14]. Были и взаимные обвинения в хищениях. 400 пар валенок, поступивших в Саров для воспитанников, были проданы на рынке в Нижнем Новгороде. В то же время 15 % детей не имели нормальной обуви и головных уборов [15]. Существование двух параллельных структур власти — административной и партийной — привело фактически к безвластию.

Среди документов есть записка коменданта коммуны Морозова, ведавшего вопросами расселения персонала и воспитанников. По его словам, технический директор Авдей Николаевич Сариев принял на работу своего земляка Петрясова, назначил его «производственным комендантом» и с его помощью проводил в помещениях коммуны расселение людей по своему вкусу. Таким образом, помимо двойного руководства в Сарове появилось и два коменданта. В результате страдали, конечно, воспитанники, некоторые из которых остались вообще без крова и ютились в дежурке, котельной, на кухне и т.п. С помещениями в Сарове вообще было тесновато — часто в комнатах площадью 8-12 кв. м (бывших монашеских кельях) жили по 4-5 человек (речь идет не о воспитанниках, а о рабочих и служащих) [16].

В такой обстановке ожидать от Саровской коммуны выполнения планов и успехов в перевоспитании не приходилось. Специалисты разбегались из Сарова по причине непрекращающихся дрязг и скверных бытовых условий, воспитанников кормили плохо, из-за чего распространилось воровство продуктов. Многочисленными были случаи обмена колонистами казенного обмундирования на водку в близлежащих деревнях [17].

Получив в добавок ко всему выговор по партийной линии «за политнеграмотность», управляющий коммуной Пазин попросил уволить его с этой должности [18]. Очевидно, это желание было выполнено, так как в июле 1929 года во главе коммуны был уже П.К. Бендруп, бывший заместитель Пазина. К сожалению, имеющиеся в нашем распоряжении документы не позволяют составить полную картину происходившего. Но, по-видимому, многие участники этой борьбы за власть в Саровской коммуне оказались за решеткой.

На заседании бюро Мордовского обкома 12 февраля 1930 года было отмечено, что «Административно-технический персонал за полуторагодичное существование коммуны изменился три раза. Который в большинстве своем или сидит или отдан под суд» [19]. Рассмотрев положение дел в Сарове, бюро обкома постановило послать туда очередную «комиссию по чистке аппарата». Кроме этого в решении записали: «Считать необходимым передачу Трудкоммуны НКТ СССР № 4 из органов Наркомтруда в органы О.Г.П.У.» [20] (что и было в результате осуществлено в ноябре 1931 года).

Несмотря на многочисленные принимавшиеся меры, в том числе и карательного характера, Саровская трудкоммуна, как заколдованная, продолжала воспроизводить конфликты. 12 января 1931 года на повестке дня заседания бюро Мордовского обкома ВКП(б) опять вопрос «О взаимоотношениях директора Саровской коммуны Галанина с партколлективом». В сухом протоколе знакомая терминология: «беспринципная склока», «конфликт», «злоупотребления» и т.д. В постановлении — решение послать в Саров следователя прокуратуры [21].

Так жила Саровская коммуна имени Шмидта, раздираемая междоусобицами и низкими страстями. И если кто-то скажет, что все описанное было послано в наказание за осквернение святого места, он, наверное, окажется не так уж и неправ.

1 Центральный государственный архив Республики Мордовия (ЦГА РМ), ф. р-62, оп. 1, д. 198.

2 Там же, ф. Р-235, оп. 1, д. 84.

3 Центр документации новейшей истории Республики Мордовия (ЦДНИ РМ), ф. 326, оп. 1, д. 26, лл. 20-22.

4 ЦДНИ РМ, ф. 269, оп. 1, д. 25, лл. 74-79.

5 Там же, ф. 326, оп. 1, д. 26, л. 2.

6 ЦГА РМ, ф. р-235, оп. 1, д. 84.

7 Там же.

8 Там же.

9 Там же, ф. 1, оп. 1, д. 1385, л. 157.

10 ЦДНИ РМ, ф. 269, оп. 1, д. 25, лл. 74-79.

11 Там же, ф. 326, оп. 1, д. 26, л. 18.

12 Там же, л. 1об.

13 Там же, лл. 2, 12об.

14 Там же, лл. 12об, 13.

15 Там же, л. 10.

16 Там же, л. 42.

17 Там же, ф. 269, оп. 1, д. 25, лл. 74-79; ф. 326, оп. 1, д. 26, л. 1об.

18 Там же, ф. 326, оп. 1, д. 26, л. 13.

19 Там же, ф. 269, оп. 1, д. 25, лл. 74-79.

20 Там же, лл. 67-68.

21 Там же, д. 302, л. 43.

Опубликовано:

Городской курьер. № 12, 25 марта 1999 г.

Провинциальный анекдот. Вып. III. Шуя, 2003.