СТОЙКИЙ СОЛДАТ И ВЕЛИКИЙ ТРУЖЕНИК (Кулагин Алексей Кузьмич — к 75-летию ПОБЕДЫ и АТОМНОЙ ОТРАСЛИ РОССИИ)

СТОЙКИЙ СОЛДАТ И ВЕЛИКИЙ ТРУЖЕНИК

(Кулагин Алексей Кузьмич — к 75-летию ПОБЕДЫ и АТОМНОЙ ОТРАСЛИ РОССИИ) 

В юбилейном 2020 году сотрудники  Института Физики Взрыва подготовили к выходу в свет знаменательную книгу «Боевая слава газодинамического подразделения РФЯЦ-ВНИИЭФ». Судьбы почти ста Ветеранов войны Сектора 3 – ИФВ отражены будут в этом замечательном издании. Один из самых удивительных людей в этой книге – Алексей Кузьмич Кулагин —  ему 25 ноября 2020 года исполнится  98 лет!

Родился КУЛАГИН Алексей Кузьмич 25.11.1922 г. в селе Старый Город Темниковского района Мордовской АССР.

В действующей армии с декабря 1941 г. Рядовой в 97-м стрелковом полку 187-й дивизии Дальневосточной Краснознаменной армии. Участвовал в войне с Японией.

Награждён медалями «За боевые заслуги» (приказ № 32 от 25.08.1945), «За победу над Японией», орденом Отечественной войны II степени (1985) и памятными медалями к юбилеям Победы.

В КБ-11 (ВНИИЭФ) работал с февраля 1948 г. по август 1994 г. токарем-универсалом.

Награждён орденом Октябрьской Революции (1971), медалями «За трудовое отличие» (1953), «Ветеран труда», «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина», удостоен звания «Почётный ветеран РФЯЦ-ВНИИЭФ».

Рисунок 1 – А. К. Кулагин при всех наградах, 2004 г.

          Алексей Кузьмич особо интересен тем, что, выйдя на заслуженный отдых  в 1994 году, имея только начальное довоенное образование,  написал пронзительные воспоминания  о своей ратной и трудовой жизни, при чтении которых зачастую слёзы наворачиваются на глаза… При большой  поддержке родных и близких  машинописный экземпляр этого мемуарного труда увидел свет в середине 2000-х годов.  Серьёзными усилиями Валентины Петровны  Порваткиной, председателя Совета ветеранов завода ВНИИЭФ, члена Союза журналистов СССР с 1969 года, книга А. К. Кулагина была подготовлена к публикации. Под названием «Алёшкино счастье, или Как закалялась сталь» книга вышла в Издательско-полиграфическом комплексе РФЯЦ-ВНИИЭФ в 2012 году тиражом  всего 100 экз. Конечно, после презентации на заводе ВНИИЭФ книга сразу стала библиографической редкостью.

Совет ветеранов ИФВ, активисты инициативной группы нашего подразделения предложили переиздать книгу в подарочном варианте к 75-летию ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ и 75-летию Атомной  Отрасли РОССИИ. Это издание было включено в план ИПЦ РФЯЦ-ВНИИЭФ, и есть надежда, что даже, несмотря на «короновирусные козни» оно выйдет в свет ещё в этом юбилейном  2020 году.  А сегодня вашему вниманию предлагаются некоторые книжные главки из ратной и трудовой  жизни А. К. Кулагина.

Рисунок 2 – Призывник Алёша Кулагин, за 2 дня до призыва на фронт –

1 декабря 1941 г.

По военным дорогам…

Меня наградили медалью «За победу над Японией». Но это в конце войны. А военные мои дороги на Дальневосточном фронте были разными. Чем только ни приходилось заниматься на границе с Японией… Было и такое. Командир батальона сказал ротным офицерам, что нужно подсобные огороды возделать и выращивать овощи. Мы посадили картошку, капусту, помидоры. Меня послали с украинцем Франкевичем картошку окучивать. Окучили быстро. Возвращаясь в роту, остановились у речки портянки постирать. Потому что до обеда ещё далеко, а в роте опять какое-нибудь дело найдут. Франкевич достал из кармана соль и стал её есть.

– Зачем соль ешь? – спросил его. – Я тоже есть хочу, но соль не ем.

В ответ он только заплакал. Слёз-то у него не было.
У отощалого и усталого человека слёз не бывает, слёзы – это витамины.

Многие пожилые солдаты были опухшие от недоедания. Франкевич тоже опухший был. Молодые солдаты не опухали. Половина роты болели куриной слепотой (это когда днём видишь, а ночью – нет). Я куриной слепотой тогда уже не болел. В полевой караул ходили даже те солдаты, у которых была куриная слепота. Под конец войны стали лучше кормить. Из молодых солдат комплектовали «выздоравливающие» команды. Но в первом же бою они, слабые и необстрелянные, почти все погибали или оказывались ранеными.

Письмо с фронта

Здравствуй, мама!

Прими привет от сына.

Пишет сын с дороги фронтовой.

Раньше ты, мать, получала

Письма из города на Волге,

А теперь пишу их с точки полевой.

Раньше видел я закат над Волгой

И встречал рассвет я над Окой.

А теперь я вижу сны: иду в атаку

И просыпаюсь  в ярости большой.

Пишешь, мама, связала носочки,

Но не знаешь, как их на фронт переслать.

Не старайся, мама, ничего никогда

Не старайся, дорогая мать.

Здесь, на фронте, далеко от дома

Шерстяные носочки негде просушить.

А трава: ветличка и горькая полынка

Высоко над снегом завсегда стоит.

Я траву сухую в валенки срываю,

И ноги сухие всегда у меня.

После переходов так ноги потеют,

А я траву меняю, как всегда…

Границу нарушали очень часто, но наши замаскированные часовые видели нарушителей. Их задерживали. Все они были молодые, здоровые, на них была японская военная форма. Каждый из них говорил, что он заблудился. Я только раз принимал участие в задержании нарушителей границы.

9 мая 1945 года мы были на оборонке, окопы поправляли (они после весны обвалились). Здесь и узнали, что война закончилась. Обрадованные известием, вернулись в землянки и стали веселиться. Я думал о том, что все поедут домой, а мне некуда. Вспомнил родителей, которые умерли во время войны. Жалко их, конечно, очень, но сейчас я жалел и себя, потому что никто меня не ждал. Я ушёл за землянку, и слёзы полились ручьём…

Вскоре начали подходить солдаты, которые воевали на западных фронтах. Они размещались у самой границы, не обращая внимания на нейтральную полосу. Сделали дорогу шириной 12 метров.

 

Голодали, но воевали

Пришёл новый приказ. И снова мы шли весь день и всю ночь, не останавливаясь, сначала по равнине, потом по каким-то холмам. Перешли хребет. Наконец, пришли в маленький военный городок. Кругом был дым, городок горел. Нас посадили на грузовые машины. У самых гор нас обстреляли. Несколько человек было убито. Около этих гор мы заночевали. Ночью работала разведка, а утром началось  наступление. Впереди шла пехота. Японцы открыли стрельбу. Были убитые и раненые. Я немного отстал, но понял, что нельзя отставать, ведь меня могут в любое время вызвать для подавления какой-нибудь огневой точки.

Комбат стал всех поднимать в атаку. Перед моими глазами до сих пор стоят четыре раненых солдата. Они шли, как пьяные, и  говорили нам:

– Бейте их, гадов!

Многие солдаты на моих глазах падали и умирали. Командир лежал на земле неподалёку от меня. Я услышал, как он сказал санитару, указывая на меня:

– Это хороший солдат, пусть он будет около нас.

Комбат много раз поднимал в атаку солдат, но это успехов не принесло. Тогда он вызвал самоходную артиллерию…

К нам на границу приходило пополнение. Все молодые: тульские – 1925 года, тамбовские – 1926 года рождения. Потом в пополнение прибыли сталинградские. На границе проходили курс молодого бойца и – на фронт. А вот сапёры не снимались с границы, так и служили с начала войны. Когда разминировали дорогу, они все погибли: из сорока осталось только двое.

…Утром на рассвете я увидел, как солдаты водят тряпкой по траве, собирают росу и сосут тряпку. Я оторвал от рубашки лоскут и тоже стал собирать росу. Тряпка была солёная от пота. Тогда я взял ту, которая была уже обсосана, и стал водить ею по траве и сосать, потому что очень хотелось пить. Мы давно ничего не ели, и когда дадут поесть – было неизвестно. Из-за этого солдаты были злыми.

Приехал замком дивизии. Только он подъехал, как один солдат выстрелил в грудь лошади. Завком дивизии ещё не успел соскочить с лошади, как лошадь упала. Голодные солдаты, как по команде, кинулись к лошади. Стали отрезать мясо – кто чем, только бы утолить голод. Я тоже дотянулся, отрезал кусочек мяса, положил его в рот. А нерв в куске ещё живой и стал дёргать мою щеку…

 

Лицом к лицу со смертью

Дважды над нами пролетал самолёт: видно, за полем боя наблюдали. Были слышны выстрелы наших «Катюш», которые разбивали тылы японцев. После каждой атаки смертельно раненые солдаты шли обратно во весь рост, но как пьяные: видно, находились в беспамятстве, в шоке от сильной боли. Потом падали и умирали. Сильно раненые солдаты во весь рост не вставали, боялись попасть под обстрел, в тыл пробирались ползком.

Бой шёл местного значения, так как сплошного фронта не было. Комбату сообщили по рации, что японцы без выстрелов перерезают горло раненым. В глубокий тыл раненых не успевали увозить, поэтому их разместили в двух палатках. Когда на палатки с ранеными напали японцы, раненым пришлось защищаться самим.

Мы взяли один укреплённый японский район. Шальные пули убивали японских лошадей: они падали и умирали. А те, которые были только раненые, лизали сами себе раны. Подошли ко второму укрепрайону японцев. От волнения, через силу, сиплым голосом комбат скомандовал:

– Лейтенант Газизов, в атаку поднимай!

Я поднял голову, увидел, как японец катит станковый пулемёт прямо на комбата. Комбат тоже увидел и быстро бросился влево. А я с противотанковой гранатой в руках прыгнул на то место, где лежал комбат. Я падал уже на землю, когда надо мной пролетела очередь из пулемёта. Хорошо, что не бросил гранату, стоя во весь рост. Меня спасли доли секунды. Японец увидел, что у меня в руках граната, продвигаться вперёд не стал. Он начал бить из пулемёта в то место, где я лежал за камнем. Лёжа, я не мог докинуть гранату до японца. А комбат по рации уже вызывал на себя огонь 120-миномётной батареи. Мины разрывались вокруг нас. Я потерял сознание.

Когда очнулся, я не мог вспомнить, сколько времени был без памяти. Видно, был оглушён. Руками я быстро ощупал себе спину, бока. Значит, живой, хоть и сдавлен взрывной волной. «Что же я делаю? – вдруг мелькнула мысль. – Ведь поднимаю руки, когда ощупываю себя, японец увидит и может меня пристрелить». Стал осторожнее.

Очень щипало пятку. Посмотрел на ногу и увидел, что в каблуке ботинка торчит большой осколок от снаряда. Хотел я его другой ногой оттолкнуть, но он прочно засел в каблуке. Ботинки были английские. Металлическая подкова толщиной 2 мм обхватывала каблук ботинка по окружности и ступне каблука. Это и спасло мою ногу.

Рядом я увидел воронку. Решил переползти в неё. Воронка оказалась глубокой, но узкой, и лежать в ней было неудобно. Вдруг я услышал из соседней воронки голос комбата:

– Смотри! Он жив, жив! – это он про меня говорил с радостью.

Я пополз туда. Комбат лежал в очень неудобной позе, на локте. Потом я увидел японского пулемётчика, он был убит снарядом миномётной батареи, вызванной комбатом. Рука японца лежала на пулемёте. Я подумал, что правильно действовал, когда бросился с гранатой на то место и не дал возможности японскому пулемётчику убить комбата. А без комбата некому было бы вызвать огонь на себя.

Теперь вроде бы никто не беспокоил. Комбат передавал по рации:

– Всем подтянуться и занять оборону на хребте!

Впереди нас наступала шестая рота батальона. Командир взвода ПТР приказал подойти к самому хребту сопки, за которой находился противник. Я нашёл укрытие – кустик, маленький дубочек. Но сразу же заметил, что из гранатомёта бьют по хребту. «Расстояние между взрывами одинаковое, – прикинул я, – и четвёртый выстрел попадёт прямо в меня». Я прыгнул вперёд, рядом был окоп. Две пулемётные очереди чуть не прошили меня. Командир взвода заругался: зачем, дескать, без команды пошёл вперёд.

– Ты спишь, – говорю ему, – а по хребту миномёт бьёт.

Только это проговорил, как тот дубочек, под которым я лежал, полетел вверх: в него снаряд попал, и командира взвода землёй засыпало. Я заругался на взводного:

– Мне тут лежать нельзя, меня же видно и могут расстрелять.

Я стал прислушиваться, нет ли кого в окопе. Вроде никого не слышно. Решил прыгнуть в окоп. Поднялся на миг и увидел, что в окопе лежат трупы японцев. Прыгнул прямо на них: всё равно по-другому не узнаешь, есть ли живые среди них. И снова пулемётная очередь прошла у самой моей головы и у ног.

Окоп был, как обычно, зигзагообразный. Я внимательно смотрел в обе стороны, чтобы из-за изгиба никто на меня не напал. Один в окопе оставался недолго: за мной стали прыгать в него оставшиеся солдаты нашего взвода.

…Впереди нас была широкая впадина, за ней – возвышенность. На самой высокой точке виднелся дот и что-то вроде шалашей. Комбат послал на разведку к доту сержанта Пальянова. Тот сходил и доложил:

– Там, кажется, кто-то есть.

– Вот взвод ПТР и взвод пятой роты, – сказал комбат. – Блокировать дот из пятой роты!

Нас осталось совсем мало, и у меня появилось нехорошее предчувствие. Стали блокировать дот. Справа стояла наша подбитая самоходка. Я приготовился стрелять из неё. Пока солдаты приближались к доту, я увидел рядом с самоходкой лежащего солдата. У него была содрана вся спина, и он попросил меня перевязать его. Я склонился над ним и впервые увидел человеческое мясо. Открыв свой индивидуальный пакет, я вытряс его на спину солдата, разорвал свою нижнюю рубашку и перевязал его.

– Ты не поднимайся, – сказал он. – А то убьют. Меня из самоходки выбросило волной, а спину ободрал об обломок самоходки. Остальные все погибли…

Солдаты пятой роты и взвод ПТР стали приближаться к доту, из которого началась пулемётная стрельба. Я стал быстрее стрелять из ПТР по доту. Амбразура у дота широкая, и я стрелял то в её середину, то по краям. Пулемётная очередь из дота прекратилась. Я продолжал стрелять, минуя головы наших солдат. Солдаты, пугаясь моих пуль, порой падали, но опять быстро вставали. Наконец, уже нельзя было стрелять по доту, так как наши солдаты подошли совсем близко к нему. Сержант Пальянов бросил противотанковую гранату, и дот обвалился. Оттуда стали выбегать японцы и бросать в наших гранаты. Они рвались почти у самых ног.

Один из наших солдат, помощник ручного пулемёта из пятой роты, оставался в стороне и стрелял в выбегающих японцев. Он один убил их человек пятнадцать. Японцы не заметили ручной пулемёт, они бросали гранаты в сторону тех наших солдат, которые кричали «Ура!». Мы блокировали дот без потерь.

 

Увлечённость мирным трудом

Прибыв домой, в Старый Город, я никуда не мог устроиться на работу. Ходил в Барашево, обращался в разные места возле своей деревни, но  всё без толку. Трудился в колхозе на разных работах: пахал, сеял вручную. А когда вышла анкета, то приехал в Саров. Точнее не приехал, а пришёл прямо в лаптях.

В феврале 1948 года я пришёл на собеседование к директору первого завода. Он посмотрел мою трудовую книжку и спросил, какую работу мне приходилось выполнять. Я рассказал о том, чем занимался ещё до войны в Дзержинске, какие работы выполнял после войны на Дальнем Востоке. Директор послал меня работать в крупнотокарный цех. Работал по 12 часов в сутки и без выходных.

В 1949 году при сборке первой атомной бомбы, когда запрессовывали крышку в оболочке, крышка сдвинулась и не дошла до своего места. Её невозможно было вытащить. Нужно было оболочку разрезать так, чтобы сохранить центральную часть. Это сделать поручили мне и предупредили, что бомба эта намного дороже двух вагонов с золотом. С работой я справился, но было нелегко. Таких трудных заданий у меня было потом ещё очень много.

Осенью 1953 года я работал в крупнотокарном цехе на первом заводе. В конце одной из смен всех нас предупредили о продолжении рабочего дня, чтобы трудились на своих местах до особого распоряжения. В три часа ночи в цех приехали Председатель Совета Министров СССР Г. М. Маленков и Игорь Васильевич Курчатов в сопровождении четырёх человек и заместителя главного конструктора объекта Николая Александровича Петрова. Петров сообщил Маленкову, что детали большого размера дают усадку после обработки на станке и размеры изменяются. Предложил изготавливать детали, увеличивая их размеры с учётом усадки.

Я делал кокиль из алюминия для второго производства. В отливке заготовки образовались раковины, которые оставались после механической обработки. Раковины замазывали цементом, приобретённым в стоматологической поликлинике.

Мне пришлось работать с Николаем Лебедевым, приехавшим с паровозоремонтного завода. Работа у нас в цехе была более сложная, чем ему приходилось выполнять раньше, поэтому он не все детали смог изготавливать. Необходимо было на расстоянии до двух метров видеть снимаемую стружку толщиной до двух соток, при необходимости исправить глубину снимаемого слоя материала. Я изготовил восемнадцать деталей. Выручили опыт и смекалка. В цехе температура воздуха была очень высокая, так как на улице стояла жара. Стали проверять детали повторно, предварительно с целью охлаждения заполнив их водой. Приёмная комиссия удивилась: как смогли изготовить детали с точностью до одной сотки? Мне пришлось кое-что разъяснить и сказать, что если бы я с такой точностью не изготовил детали, то их не принял бы контролёр. Кстати, работая с Лебедевым Николаем, я начислял на наряде и самому мне, и ему равную зарплату, но он мою работу оценивал всегда на 67–70 рублей больше. На мой вопрос «Зачем это делаешь?» он отвечал: «Так надо». Николай был добросовестным и справедливым. Он понимал, что моя работа всегда отличалась хорошим качеством.

В 1955 году я почувствовал себя очень плохо. Оказалось, открылось внутреннее желудочное кровотечение (ещё с армейской службы у меня болел желудок). Мне дали третью группу инвалидности на один год и перевели работать на среднетокарные станки.

Запомнился мне и такой эпизод своей рабочей жизни. Мне и Володе Крупнову дали задание по изготовлению детали из сверхпрочного сплава. Наружный диаметр их по чертежу должен быть 200 мм, длина – 100 мм. Я стал делать деталь на круглошлифовальном станке (шлифовочным кругом). Я знал, что шлифовочный круг при большой подаче быстро изнашивается и будет трудно изготовить деталь. Чтобы не запутаться, нужно ориентироваться на искру. Искры должны быть одинаковые. Я поставил на станок предмет высотой 70 мм и стал шлифовать деталь пока на 1 мм больше фактического размера по подбору. Учитывая износ круга, замеряя деталь микрометром, я понял, как нужно сделать деталь до чертёжного размера. Деталь получилась по чертежу – очень хорошо! Технолог Щелкунов сказал, что я буду работать в цехе, а Крупнов займётся деталями из сверхтвёрдого металла.

Володя начал делать детали, не учитывая износ круга, и у него получилась деталь конусом. Щелкунов сказал мне:

– Ты наладил станок, а потом сбил его, из-за этого Крупнов испортил две детали. – И добавил: – За брак отвечать будешь ты.

Было обидно, но я сказал:

– Станок не собьёшь, ведь у него две подачи – вперёд и назад. Крупнов не подавал на износ круга, поэтому и деталь получилась конусом.

Я осмотрел бракованные детали и решил, что их можно просто доделать. Одна деталь в нижнем допуске – значит, не брак. Вторую можно сделать с наружным замком – значит, она тоже не бракованная. Когда я эти детали доделывал, Володя Крупнов был рядом и наблюдал за моей работой. А после того, как я закончил работу, он сказал, что пусть хоть расстреляют его, но работать с этими деталями не будет. Его уговаривали попробовать ещё, но он так и отказался.

В 1963 году мне и токарю 8 разряда Володе Крупнову поручили делать пресс-формы из сверхтвёрдого сплава. Володя испортил две детали и наотрез отказался обрабатывать этот металл. Остался я один. Работал со сверхтвёрдым резцом. Но только дотронешься до детали, резец сразу тупится. Пришлось много думать, пробовать. И снова у меня всё получилось.

Я три года не был в отпуске. Предложили отгулять  положенный отпуск. Выдали приказ. Но отпуск был мне не нужен, и я решил работать дальше. Так и остался на обработке сверхтвёрдых сплавов. И было новое задание: сделать восемь пресс-форм с точностью до двух микрон. Я выполнил. Вскоре провели испытания моих деталей, результаты оказались положительными.

Поступило новое сложное задание: сделать детали для выставки на ВДНХ. Я отлично справился с ним. Мы получили золотую медаль. Меня опять обошли стороной.

Рисунок 3 – А. К. Кулагин во время работы в Секторе 3 ВНИИЭФ

 

Мои рабочие секреты

Как-то во время работы в третьем отделении мне выдали задание по обработке сверхтвёрдого металла. Я знал, что при этом на поверхности обрабатываемой детали остаются острые заусенцы, которые сильно изнашивают рабочую поверхность инструмента. Я решил изготовить свой мерительный инструмент. На чертеже рабочая поверхность инструмента 0,5 мм, а я сделал для работы – 2 мм, чтобы инструмент дольше не изнашивался.

Я изготовил тогда 80 деталей, из них скомплектовали две сборки. Испытания показали хороший результат. Главный инженер предприятия на совещании сказал, что со сверхтвёрдым металлом работать невозможно. Ему сказали, что сделано 80 деталей, уже провели испытания и получили хороший результат.  «Туфта какая-то», – возразил он.

Я решил написать, как я обрабатывал детали из сверхтвёрдого металла. Может быть, кому-то тоже придётся выполнять такую работу и будет полезно узнать, как в 1966 году я изготовил 600 деталей из сверхтвёрдого металла.

Для того чтобы точить сверхтвёрдый металл на фрезерном станке, нужно подтянуть передний подшипник, на станок надеть патрон для крепления деталей, взять рукой за кулачок патрона и сделать крутящий рывок. Патрон сколько-то раз обернётся вокруг своей оси. А когда подтянешь подшипник, сделаешь крутящий рывок рукой, патрон повернётся, при этом крутящего момента не будет. Если не подтянешь подшипник, сверхтвёрдый металл точить невозможно. Когда точишь сверхтвёрдый металл, на малых оборотах вреда станку не будет. Часто меняешь резцы, затачиваешь их, станок без конца стоит. При подтянутом подшипнике выключишь станок, и он сразу останавливается.

Мне пришлось изготовить пресс-формы из сверхтвёрдого металла, в котором были примеси меди и цинка (цинк и медь – от электрода). Алмазный круг отрезной этот сверхтвёрдый металл не берёт. Его следует резать электроискровым инструментом. Мне это не разрешили. Предложили пользоваться только алмазным отрезным камнем. Но когда им дотрагиваешься до сверхтвёрдого металла, то на медной связке круг начинает нагреваться, расширяться в диаметре и ломаться. Я сказал: «Нужно резать на электроискровом инструменте с припуском 2 мм. Когда будешь делать деталь по чертежу, на пресс-форме от электрода ничего не останется. Всё срежется». Много раз доказывал это, но не убедил.

Я колол большую заготовку на маленькие кусочки
и из кусочков делал пресс-формы. Когда делаешь пресс-форму, по внутреннему размеру нужно вставить в оправку, а оправку закрепить в трёхкулачковом патроне. Пресс-форма удлиняется от переднего подшипника на 350 мм. В подшипнике есть какой-то зазор, за счёт удлинения от переднего подшипника зазор увеличивается на сверхтвёрдом металле. Резец затупляется, образуется давление пресс-формы, от резца отталкивается, а деталь вращается и натыкается на обломок резца. Резец разрушит внутреннюю поверхность пресс-формы, и пресс-форма будет бракованная. А когда подтянешь подшипник, резец плавно срезает стружку с пресс-формы на чистовых работах. Я резец затачивал закруглённым. Он хорошо счищает неровности поверхности пресс-формы. Когда выключишь станок, он сразу останавливается. При неподтянутом подшипнике станок долго ещё вращается, затрудняет работу.

Мне и мерительный инструмент пришлось сделать самому в количестве двадцати штук. Со сверхтвёрдым металлом я упорно работал три года, не ходил даже в очередной отпуск. Больше года работал сверхурочно. Изготовил 600 пресс-форм. Их испытали, получили хороший результат. Сверхтвёрдый металл одержал победу. За выполнение этого задания меня, беспартийного, наградили высокой наградой – орденом Октябрьской Революции.

 

Памятные трудные задания

Николай Дмитриевич Аникин работал слесарем 8 разряда. Однажды нас с ним пригласил в комнату мастеров начальник лаборатории товарищ Мешков. Сказал, что нужно из сверхтвёрдого металла сделать две детали с точностью до одной сотки по чертежу. Николай Дмитриевич ответил, что он оставит до чертёжного размера две сотки и сделает работу за две недели. Я, подумав и прикинув, решил, что смогу сделать за меньший срок. И сделал их из болванки точно по чертежу за четыре смены.

Николай Дмитриевич, когда изготавливал детали, доводил их притиром тремя пальчиками, крутил и клал на тряпочку – вроде, охлаждаться. А я всей силой нажимал на притир, он делался горячий. Я клал его в воду охлаждаться, брал второй, а потом третий притир, потому что ещё первый не остыл. Задание я выполнил качественно и в короткий срок.

А однажды поручили сделать деталь-пластину из монолитного кристалла вольфрама. Длина – 100 мм, ширина – 9 мм, толщина – 2 мм, с точностью 0,05.  Заготовки были у меня. Дал заготовку Елене Фёдоровне. Она шлифовала алмазным кругом. Но этот металл трудно поддавался обработке. Она делала подачу по две сотки, но алмазный камень и две сотки не прорабатывал. Получилось давление, а потом и вибрация. Заготовка разрушилась, стала вся в трещинах. Я предложил свои услуги, но ответа не получил. Елена Фёдоровна взялась за следующую пластину. И она тоже сделалась в трещинах. А потом и третью пластину поломала. Больше месяца работала она над этим заданием. Но ничего не смогла сделать.

Я не вытерпел, взял заготовку и подошёл к заточному станку с абразивным кругом. Стал вытачивать пластину, держал заготовку в руках. Когда заготовка нагревалась, я её охлаждал в воде. При держании заготовки в руках на неё оказывается сильное давление. И вибрации нет. Я сделал эту очень тонкую работу за четыре часа.

Я не боялся браться за трудное задание. Мне было всегда интересно испытать свои силы, своё умение. Как-то надо было из монолитного кристалла сделать две детали с замками. А в них, уже в сборном виде, на электроискровом инструменте сделать три двухмиллиметровые шпильки с точностью в одну сотку-один миллиметр. Потом соединить этими шпильками две детали. Когда их соединяли, одну шпильку выронили. А разве такую кроху найдёшь?! С каким трудом я делал отверстия в замках этих двух деталей! Но что поделаешь… Говорю: «Давайте я резьбу нарежу, а потом сами соединять станете эти детали». Мне разрешили нарезать резьбу. Нарезал я сверхточную наружную резьбу на резьбошлифовальном станке, а внутреннюю – резцом из сверхтвёрдого сплава. Когда собрали, то вышел третий класс. Затем стал соединять детали по резьбе. Так мы выполняли задание по обработке сверхтвёрдых металлов, а я смог впервые нарезать резьбу на таком материале.

И новое задание: изготовить восемь пресс-форм с точностью до двух микрон из сверхтвёрдого металла. Я выполнял это задание уже в институте (МИФИ-4). Говорили, что аспиранты писали диссертацию по обработке сверхточных деталей из твёрдых сплавов. Работал я в течение месяца. Провели испытание пресс-форм, результаты оказались положительными. Но достались они мне дорогой ценой: пришлось выполнить сверхювелирную работу, требующую знаний, опыта, огромного внимания и напряжения. Я потом не раз анализировал свой труд. Это задание мне пришлось выполнять весной, когда за зиму отдохнул от летне-осенних забот. В другое время такую тонкую работу, наверное, выполнить не смог бы.

Рисунок 4 – А. К. Кулагин – фото с Доски Почёта Сектора 3 (1972 г.)

Про свою профессию у меня получилось такое стихотворение:

Токарю

Ты так много делаешь деталей.

Твои детали нам нужны везде:

Твои детали в космос слетали,

Твои детали – глубоко в воде.

Твои детали есть и на Марсе,

Твои детали давно уж на Луне.

Так спасибо тебе, труженик от народа,

Что столько лет стоишь у станка.

И не просто стоишь:

Ты из мёртвого металла

Золотыми руками творишь чудеса.

А в тихий час ночной и на рассвете,

Когда ещё спит вся страна,

Ты не спишь. Твой намётанный глаз

От упрямого металла по привычке

Будто отделяет микрон без конца.

Ты делаешь всё, чтоб покорённый атом

Служил для мира на земле,

Чтоб на всей планете

Дети тихо спали

И не видели ужасов войны.

Рисунок 5 — Корпус маленького атомного реактора

Запомнился мне и заказ на изготовление детали из монолитного кристаллического вольфрама к маленькому атомному реактору для выставки в Америке. Сказали, что в Ленинграде и Москве отказались его сделать. Я взглянул на чертёж и согласился выполнить заказ. На это мне как-то грубовато сказали:

– Болтун ты! Так просто говоришь об этом. Да мы две недели бились, но никакого сдвига нет.

– Сделаю, – спокойно ответил я. – Мне такую деталь пришлось уже делать для лунохода.

– Тогда всё ясно. Нужно изготовить четыре детали.

Я выполнил задание за месяц. Меня похвалили. Заказчик остался доволен.

Работать, конечно, было нелегко. Например, для того чтобы просверлить монокристалл, деталь должна вращаться 400 оборотов в минуту. Чтобы сверло шло по центру детали, патрон со сверлом нужно держать в руке и поворачивать постепенно, и поджимать центром задней бабки. Затем сверлить двумя свёрлами: одним сверлить, другим калибровать. Первое сверло меньше другого на 1 мм. Подача ударами за счёт люфта маховика задней бабки. Подача по две-три сотки каждую секунду. Подаёшь сверло 1 мм. А сверлишь только 0,5 мм, потому что 0,5 деталь сверлится, а 0,5 – сверло изнашивается. И сразу оба сверла затачиваешь. Всё делается с большой осторожностью. Это была кропотливая и тонкая работа. Но я до сих пор, даже спустя много лет, помню каждое движение своих рук. И чертёж у меня в голове до сих пор.

В общем, рассказывали, что наш маленький атомный реактор на выставку в Америку взяли, а вернуть не вернули.

Вспоминается ещё одно задание. Из московского института сплавов пришла телеграмма на наш объект. Там готовилось совещание, на котором должны были присутствовать представители различных городов нашей отрасли. Мне нужно было привезти туда готовые изделия из монокристалла. Впереди был один день до отъезда, и меня попросили сделать ещё что-нибудь из монокристалла и показать в Москве. И вот я в столице. Меня впустили в институт на совещание. Было много военных. Я передал нарезанную на резьбошлифовальном станке по калибру первого класса светлозеркальную резьбу. Все были удивлены, потому что это была первая в мире резьба, нарезанная на монолитном кристалле…

А однажды пришлось мне выполнить тоже очень тонкую и ответственную работу. Б. Г. Музруков сломал шейку бедра. Надо было по всей длине изготовленного из материала ВТ-4 костыля, длиной 140 мм, диаметром 9 мм и с упорной резьбой по поверхности, просверлить отверстие диаметром 1,5 мм. Потом в это отверстие нужно было вставить иглу. Подумав, я решил, что следует удлинить сверло, иначе ничего не получится. Взял патрончик, приделал к нему хвостовик длиной 120 мм с отверстием для удлинителя. Удлинённым сверлом миллиметр за миллиметром мне удалось просверлить отверстие диаметром 1,5 мм точно по центру костыля. Но, видимо, костыль не понадобился, так как я видел его потом у заказчика на столе вроде экспоната.

За долгие годы работы во ВНИИЭФ мне приходилось много делать такого, чего не делали или не могли делать другие. Обрабатывать те или иные металлы желающих не было, а я с успехом выполнял подобные задания. Приходилось иногда менять и технологию обработки металлов – мне это разрешалось.

Когда в 1994 году меня провожали на пенсию, сказали, что я почти всю таблицу Менделеева сумел не только понять, но и обработать. Не обрабатывал, правда, плутоний и платину, так как плутоний очень вредный, а платина чересчур дорогая. А вот франций и германий очень твёрдые. Кстати, два дня я пытался их обработать, но они не поддавались. Переживал, но меня успокоили:

– Ничего, с этими элементами мы работать не будем.

 

Моя Анастасия Фёдоровна

Я уже писал, как я по молодости встретился с Настенькой, соседкой моей сестры, у которой я жил после возвращения с фронта. Отец Насти погиб на войне, мать тоже вскоре умерла. Жила она с братом и маленькой сестрой. И мне было очень жалко её. Мы стали мужем и женой. Прожили с Анастасией Фёдоровной больше полвека.

В 2003 году моя Анастасия Фёдоровна тяжело заболела, её положили в больницу. Кормить её приходили туда наши дочери Валя и Марина. Аппетита у неё не было, ела плохо, говорила, что не хочет. Когда приходил к ней я, она постоянно спрашивала одно и то же, почему я не был у неё вчера. Так было и в тот день. Когда пришёл к ней, услышал:

– Почему ты не приходил вчера?

– Как же не приходил? – говорю. – Приходил, чулки из собачьей шерсти тебе принёс. Ты забыла…

– Ты ходи ко мне, – тихо сказала она.

Потом она попросила меня подойти к ней поближе.
В палате лежала ещё одна женщина. Не обращая внимания на постороннего человека, я выполнил её просьбу. Она попросила:

– Сядь со мной рядом.

Я сел, она обняла мою голову двумя руками, прижала её к груди, погладила и заговорила:

– Эх, как я тебя любила всю жизнь!

Она так никогда не говорила раньше. Я слышал ещё
в детские годы, что люди перед смертью всю правду говорят. А Настя, наверное, перебирая в памяти годы нашей жизни, продолжала:

– Да как не любить тебя? При совместной жизни со мной ты за два с половиной года построил большой бревенчатый дом из трёх комнат с верандой и надворной постройкой. В пятьдесят втором году перешли в него жить. Я радовалась и говорила, что разве кто другой построит такой дом за два с половиной года?!

У дома вырос фруктовый сад, – продолжала Настя. – Наши дети росли на чистом воздухе, не болели. Это же лучше, чем жили бы в многоэтажной квартире. Сорок счастливых лет мы прожили в своём доме. А сейчас он находится на садовом участке. Если бы не было своего бревенчатого дома, своего хозяйства, мы не смогли бы выучить четверых детей. Дети не получили бы высшего образования.

…Вспоминаю тот день, и перед глазами проходит вся наша с Настей жизнь. Мы оба с ней из деревни. В Сарове она работала письмоносцем. Когда построили дом, обзавелись коровой. Имели и бычков до года. Вместе с женой готовили сено по выходным (в будни не могли, потому что работали на производстве). Бывало, заготовим сено, моя Анастасия Фёдоровна радуется, потому что корова будет жить и пополнять бюджет семьи.

Посёлок, в котором мы жили, попал под снос, всем жителям дали квартиры. У кого была машина, дали им гаражи за небольшую плату. Свои гаражи у домов они побросали. Я свой гараж и брошенные гаражи перевёз в сад-огород. А ещё выписал на очистных по 10 рублей за машину материал от сломанного большого каменного дома. 11 машин перевёз в сад-огород, построил там со своей женой два полуподвала. Купил два бревенчатых дома, выписал в строительстве междуэтажное потолочное перекрытие, положил на полуподвалы и поставил на них бревенчатые дома дочери Марине и сыну Саше. Жена моя была очень довольна: дома детям получились хорошие, ни у кого тогда таких домов не было…

Рисунок 6 – Кулагина Анастасия Фёдоровна

Всё это вспоминаю теперь, когда пишу о последней встрече с моей Анастасией Фёдоровной. Откровенничала она со мной в больнице тогда первый раз в жизни. И в тот день я видел живую мою Анастасию Фёдоровну и слушал её в последний раз. Ей сделали сложную хирургическую операцию. Она умерла на 75-м году жизни.

Со своей женой, Анастасией Фёдоровной, я прожил
54 года. Мы вырастили и воспитали с ней четверых детей – Валентину, Николая, Александра и Марину. Все они имеют высшее образование. У нас четверо внуков и четверо правнуков. Если были какие-либо успехи в моей жизни, это только благодаря близкому мне человеку – Анастасии Фёдоровне. Она была очень трудолюбивой, хорошей женой и матерью, любящей бабушкой и прабабушкой. Мне жаль её. Мне скучно без неё.

Рисунок 7 – А. К. Кулагин почти со всей своей семьёй, 2012 г.

Эпилог

Из дома я ушёл на заработки, когда мне было всего
14 лет, и стал жить без родителей. Но не считаю себя несчастливым человеком. Спасибо отцу за то, что воспитал во мне трудолюбие.

Со своей женой Анастасией Фёдоровной я прожил больше полвека. Она никогда не спрашивала, зачем я так много работаю, почему часто не бываю дома. Своей жизнью и успехами в работе я обязан именно ей, близкому и дорогому человеку – Анастасии Фёдоровне.

Пишу это специально для детей своих, судьба которых похожа на мою. Работайте, мои хорошие, старайтесь! Любая работа успокаивает нервную систему, даёт уверенность в будущем. Так будьте счастливы, дети!

                                                                                   г. Саров

                                                                                          2009–2012 гг.

 

Подготовка к публикации:

 Совет Ветеранов ИФВ РФЯЦ-ВНИИЭФ,

июнь 2020 г.