Еретические сомнения в подлинности мощей Серафима Саровского наши краеведы высказывали задолго до их чудесного обретения, всколыхнувшего всю страну. В мощном хоре «Святый отче Серафиме, моли Бога о нас!» потонули слабые голоса сомневающихся, а они, безусловно, были.
Можно, на свой страх и риск, проверить безумную гипотезу, внимательно перечитав имеющиеся публикации – благо, что в эпоху перестройки и гласности их более чем достаточно, а тот факт, что исторические «Саровские» события происходят буквально на наших глазах, придаёт этим почти научным исследованиям особый интерес.
Начнём не с начала, а с середины – с лета 1990 года, когда были найдены мощи.
Не то чтобы сомнения, а естественный вопрос о возможности ошибки при идентификации мощей, случайно обнаруженных в запасниках Казанского Собора в городе на Неве (между прочим, Патриарх Алексий называл тогда ещё Ленинград только «городом на Неве» и никак иначе), возник одновременно с находкой.
Комиссия церковных экспертов без труда установила идентичность обретённых мощей Саровской Святыне – здесь, как говорится, всё чисто. В чём же вопрос? А вот в чём: не ошиблись ли саровские могильщики в январе 1903 года, вскрывая могилу старца?
Спокойно рассмотрим «под этим углом зрения» дошедшие до нас сведения, касающиеся происхождения мощей.
Выступая 1 августа 1991 года в нашем Доме Учёных, Патриарх Алексий специально отметил, что при освидетельствовании мощей «… нашли полное совпадение до мельчайших подробностей. И медный крест на груди – благословение матери, который Преподобный Серафим Саровский всю жизнь, как святыню, носил на груди, … и одно утраченное ребро, и разбитый позвонок, который был повреждён при нападении разбойников».
В некоторых статьях, посвящённых обретённым мощам, ещё упоминаются зелёная муаровая подушечка, поручи (нарукавники, символизирующие путы на руках Христа во время суда Пилата), и «варежечки» – белые атласные рукавички, на которых золотом вышито: на одной «Святый Отче Серафиме», а на другой – «моли Бога о нас».
Сначала уберём всё лишнее, затрудняющее идентификацию. Это, прежде всего, подушечка и поручи, безликие предметы ширпотреба, безусловно имеющие «внешнее» происхождение. Варежечки «именные», но их могли надеть при канонизации. По крайней мере, они не упомянуты в подробном описании сцены погребения Старца в известной «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря» (изд. Спб, 1903). Более того, при внимательном чтении «Летописи» логично допустить, что в январе 1833 года варежечек не было:
«На восьмой день прах Серафима решено было предать земле. По окончании заупокойной службы духовник, в соответствии с ритуалом, намеревался вложить в руку усопшего листок с Разрешительной молитвой. Неожиданно рука покойного разжалась и приняла листок. Окружающие долго оставались в недоумении, поражённые случившимся» (стр. 478).
«Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря» прошла цензуру в январе 1903 года – до процедуры канонизации, т.е. факт об отсутствии варежечек на руках покойного при погребении можно считать почти достоверным.
Не выдерживают критики и аргументы, основанные на дефектах откопанного скелета. Известно, что митрополиту Антонию в своё время пришлось опубликовать даже специальное «Разъяснение», касающееся внешнего вида найденных в могиле мощей:
«Есть сомнение, есть для многих мучительный вопрос: что в гробу? В гробу обретён ясно обозначившийся под остатками истлевшей монашеской одежды остов почившего Старца. Тело предалось тлению. Кости же и волосы головы и бороды совершенно сохранились. Таково содержимое гроба.» (газета «Новое время», № 9803, 20.06.1903).
Далее мы увидим, что в могиле было довольно сыро и за семьдесят лет кости, скорее всего, сильно пострадали. Медицинская экспертиза и тогда была способна на многое, но всё же опираться на сломанные ребро и позвонок не следует.
По существу, остался единственный аргумент в пользу истинности найденных мощей – наперсный крест.
Опять обратимся к «Летописи».
«Отец Серафим умер на коленях, уронив голову на сложенные крестом руки на аналое, с открытой головою, с медным распятием на шее. Тело было ещё тёплым» (стр. 477).
Крест на шее, но так и должно быть. Пока. Дело в том, что за неделю до кончины о. Серафим вручил одному из монахов (Иакову) финифтяный образ Преподобного Сергия со словами:
«… сей образ наденьте на меня, когда я умру, и с ним положите меня в могилу…» (стр. 472).
Имеются и другие свидетельства, касающиеся просьбы Серафима. Вот это, например, пришло из-за океана:
«Однажды, идучи по лаврскому сосновому лесу, о. Антоний (наместник Троице-Сергиевой Лавры в 1831-1877 гг.) нашёл плоский и гладкий камень, наподобие аспидной дощечки, велел написать на нём явление Божией Матери Преподобному Сергию, освятил этот образ на мощах угодника Божия и послал в благословение о. Серафиму. Подвижник за неделю до смерти вручил его одному из монахов с такими словами: «Сей образ наденьте на меня, когда я умру, и с ним положите меня в могилу: он прислан мне честным архимандритом Антонием, наместником Святой Лавры, от мощей Преподобного Сергия.»
Это выдержка из книги И.М.Концевича «Оптина Пустынь и ея время», вышедшей в США в 1970 году. Цитата была помещена во втором выпуске интереснейшей многостраничной газеты «Сарово-Сатисские ведомости», основанной Игорем Макаровым в 1990 году. К сожалению, она быстро исчезла – вероятно, прекратила своё существование из-за отсутствия средств.
Слова Старца оба автора передают точно, а вот образок описывают по-разному. Но это – детали, главное вот в чём:
«Тело о. Серафима положено в гроб, по завещанию его, с финифтяным изображением Прп. Сергия, полученным из Троицко-Сергиевсой Лавры» («Летопись», стр. 477).
На предыдущих страницах «Летописи» знаменитый медный крест упомянут многократно, а здесь, при описании покойного, исчез. Скорее всего, не случайно.
Как в остросюжетном детективе, крест – тот самый, благословение матери – появляется в Дивеевском монастыре. Этот факт описан в уже упоминавшейся «Летописи».
Здесь, однако, необходимо сделать серьёзное отступление. Братьям, в число которых входил и о. Серафим, запрещалось иметь личную собственность. Конечно, у каждого было что-нибудь своё – тот же крест, например, но только в этом мире. При переходе в мир иной всё имущество покойного поступало на специальный склад (рухальню) для последующего распределения между оставшимися в живых. Однако часть вещей о. Серафима, избежав общей свалки, попала в своеобразный музей при Дивеевском монастыре.
В «Летописи» приводится прекрасная фотография стенда, на котором экспонируются некоторые вещи Серафима Саровского: лапоть, топорик, какой-то балахон и … медный наперсный крест.
Но, может быть, это чей-то чужой крест – мало ли их было в те времена!
К счастью, житие Преподобного Серафима волнует сегодня многих. В 1993 году увидела свет небольшая брошюра «Святой Серафим Саровский». Отличительная её особенность – полное отсутствие выходных данных об издательстве, а это, строго говоря, снижает достоверность приводимых сведений. Однако допустим, что выпускали брошюру добросовестные, но неискушённые в научной этике люди, а приводимые там документы вполне достоверны. Соблюдая правила ссылок на источники информации, обозначим таинственную брошюру номером её заказа – 3550.
В разделе, посвящённом истории Серафимо-Дивеевского монастыря, сказано буквально следующее:
«В алтаре кладбищенской церкви находятся вещи, принадлежащие Преподобному: … 4) медное распятие, данное ему в благословение от матери, которое он всю жизнь носил на себе и благословлял им всех приходящих» (3550, стр. 82).
Вспомним выступление Алексия: «… и медный крест на груди – благословение матери…»
Кто-то ошибается или явная «нестыковка фактов» игнорируется сознательно? Но пойдём дальше.
«В Успенском соборе Саровской обители благоговейным усердием и щедрым иждивением Императора Николая II сооружена художественная ценная рака для святых мощей новопрославленного угодника Божьего… На правой и левой боковых стенках, в углублённых кокошниках, иссечено точное подобие медного литого восьмиконечного креста с изображением Распятия, в продолжение семидесяти лет хранившегося среди прочих священных вещей Преподобного Серафима в его келье» (3550, стр. 54).
Расхождение только в указании места хранения креста, но в обоих случаях напрашивается единственный вывод – крест остался по эту сторону земли.
Пожалуй, уже появились основания для формулировки конкретных предположений и гипотез.
Мысленно перенесёмся в далёкое прошлое, в январь 1903 года, к алтарю Успенского собора. Внезапно, как снег на голову, поступила установка: срочно (иначе у нас в России не бывает) вскрыть могилу Серафима Саровского и в надлежащие сроки представить правительственной комиссии мощи, должным образом подготовленные для освидетельствования.
Со дня кончины прошло целых семьдесят лет, вскрыли землю, углубились на положенные три аршина – ничего. Может быть, и наоборот – масса перепутанных костей от разных покойников. Ситуация вполне реальная, в которой действия перепуганной администрации не отличались оригинальностью: в авральном порядке сфабриковали нечто правдоподобное, приложили подходящий крест и, переведя дух, бодро отрапортовали об исполнении. Высшие иерархи Святейшего Синода тоже облегчённо вздохнули и освятили липу своим авторитетом.
Результат этой махинации превзошёл все ожидания:
«Взоры всех устремились к заветному гробу. Владыка Митрополит отпер его ключом. Архимандриты подняли гробовую крышку и унесли её в алтарь. Открылись для всех всечестные благоухающие останки Святого Старца. Вот глаза его под покровом, в котором сделан круглый прорез, чтобы прикладываться к челу угодника, вот медный крест на груди» («Ведомости», выпуск 3).
Неизбежные издержки сумбурной жизни ХХ века – ошибки и опечатки. Не «глаза», а «голова» (по церковным правилам лицо усопшего священнослужителя должно быть скрыто). Но это – мелочь, главное – появился, чтобы стать «решающим аргументом», знаменитый крест. Вопрос исчерпан?
«Скоро сказка сказывается…» В таинственной брошюре «3550» приведён «Акт освидетельствования честных останков присно-памятного Саровского Старца иеромонаха отца Серафима».
Действительность оказалась богаче моей нехитрой гипотезы. Никакой паники возле алтаря Успенского собора не было. Более того, не пришлось даже долбить наугад мёрзлую землю:
«… призванные к освидетельствованию лица вступили в часовню, устроенную над могилой иеромонаха Серафима при юго-восточном выступе Летнего собора во имя Успения Пресвятой Богородицы… Надгробный чугунный памятник являет собою подобие гробницы, установленной на чугунной же подставке… Этим надгробием совершенно убедительно определяется место упокоения блаженного старца о.Серафима» (3550, стр. 40-41).
Однако нет дыма без огня – в своё время были, очевидно, сомнения в месте расположения могилы Старца. Следовательно, «убедительные» ориентиры – часовня и надгробие – появились позднее? Позднее сомнений? Но вернёмся в могилу, где трудится комиссия:
«… несколько умелых работников, под наблюдением сведущего каменщика, разобрали тёсаный каменный цоколь, а затем выбрали весь песок на глубине одного аршина до свода, выложенного над могилой приснопамятного Старца Серафима…, свод оказался разобранным на пространстве одного квадратного аршина и место это заложенным тремя кусками толстой доски. Отверстие это было проломано в своде по распоряжению преосвященного Димитрия, епископа Тамбовского, производившего в августе прошлого 1902 года предварительное освидетельствование гроба и останков о. Серафима по особо доверительному поручению Святейшего Синода. Засим разобран был самый свод, сложенный из весьма крупного одномерного кирпича, легко рассыпающегося на слоевидные куски. Внутри склепа присутствующие увидели гроб-колоду из дубового дерева. … во многих местах наружной оболочки при испытании дерево оказалось мягким и сырым. Тем не менее, в целом гроб оказался крепким. При снятии крышки гроба внутренние его стенки также оказались сырыми, в трёх местах покрытыми плесенью, хотя при этом никакого запаха ощущаемого не было. В гробу присутствующие увидели: ясно обозначенный остов почившего, прикрытый остатками истлевшей монашеской одежды. Тело приснопамятного Старца о. Серафима предалось тлению. Кости же, будучи совершенно сохранившимися, оказались правильно расположенными, но легко друг от друга отделяемыми… Под руками приснопамятного о. Серафима обнаружен литой крест размером приблизительно в три вершка…» (3550, стр. 41-42).
На основании этой длинной цитаты можно сделать по меньшей мере три вывода: во-первых, не было и не могло быть сомнений в местоположении захоронения; во-вторых, могила была сырой; наконец – и это главное – под руками скелета находилось медное распятие, очень похожее на Серафимово. Может быть, то же самое. Так или иначе, креста из могилы не выкинешь – столь представительной комиссии надо верить.
Но если так, то примитивная, но надёжная формальная логика предлагает два взаимоисключающих решения Саровской загадки:
- В своё время были найдены и в 1903 году извлечены мощи именно Серафима Саровского, и крест находился в гробу.
- Креста в гробу не было, а комиссии представили чьи-то «чужие» мощи.
Одно из решений должно быть отброшено. Какое же?
Cui prodest?
Кому выгодно, чтобы не возникали опасные сомнения в подлинности мощей? Ответ настолько очевиден, что не стоит и продолжать.
Кому выгодно, чтобы крамольные мысли исчезли сами собой в свете открывшейся истины?
Вопрос не имеет смысла, ибо истина и выгода – две вещи несовместные. Конечно, можно вспомнить что-нибудь вроде «Известное изречение гласит, что если бы аксиомы геометрии задевали интересы людей, то они наверное опровергались бы». (В.И.Ленин, «Марксизм и ревизионизм»), но не стоит погружаться в трясину грязной политики.
Продолжим следствие. Где и когда была допущена ошибка?
Кое-что можно почерпнуть из (подчас сумбурных) воспоминаний монахини Серафимы (Булгаковой), живой свидетельницы «доисторических» событий:
«В конце 19 столетия начал ездить в Саров будущий митрополит Серафим, тогда ещё блестящий гвардейский полковник, Леонид Чичагов. … Он стал собирать материалы, написал «Летопись» и поднёс её Государю… Там были изложены подробности всех событий открытия мощей и описано само открытие… Эта рукопись пропала при аресте в 1937-м.
Евдокия Ивановна, послушница Дуня, рассказывала мне, что в это время блаженная Прасковья Ивановна (Паша Саровская – авт.) пятнадцать дней постилась, ничего не ела, так что не могла даже ходить, а ползала на четвереньках. И вот, как-то вечером пришёл Чичагов, тогда ещё архимандрит Спасо-Ефимиевского монастыря в Суздале. «Мамашенька, отказывают нам открыть мощи». Прасковья Ивановна ответила: «Бери меня под руку, идём на волю».
С одной стороны блаженную подхватила её келейница мать Серафима, с другой – архимандрит Серафим. «Бери железку (лопату)». Спустились с крыльца. «Копай направо, вот они и мощи» (3550, стр. 72-73).
Вот она и ошибка? Далее мать Серафима переходит к хорошо известным событиям января 1903 года, когда высокая комиссия с умным видом проехала по рельсам, уложенным блаженной Пашей Саровской.
Всё-таки повесим типично российский грех на души рьяных исполнителей воли Государевой. В столице не было никакой ясности, где искать мощи: «Куда и зачем ехать в лес, нашлись только кости» (3550, стр. 72). Фактически по указаниям блаженной задним числом местным чиновникам пришлось соорудить если не мавзолей, то «…часовню при юго-восточном выступе Летнего собора во имя Успения Пресвятой Богородицы». Было это задолго до канонизации, в 1894-95 годах.
Но почему же точно под памятником оказался реальный склеп? Вероятно, благодаря скученности погребений возле алтаря.
На этом пока поставим точку. «Кто доказывает слишком много, тот ничего не доказывает» – следует прислушаться к мнению древних мыслителей, хотя сказано далеко не всё. Наши исследования не ради красного словца были названы «почти научными» – здесь, пусть даже излишне вольно, трактуются вполне официальные тексты, а есть ещё туманные пророчества Серафима, в которых…
Но останемся в рамках исторического материализма.
Напоследок коснёмся двух естественных вопросов.
Первый: кого же извлекли зимой 1903 в Сарове и нашли в Ленинграде летом 1990 года?
Ответ «навскидку»: Марка-Затворника, соседа Серафима Саровского по месту вечного упокоения:
«Тело предано земле по правую сторону соборного алтаря, подле могилы Марка-затворника» («Летопись», стр. 494).
«Если хотите поклониться могилам наших отшельников Марка и Серафима, то они здесь отдыхают, с южной стороны собора» («Ведомости», вып.6).
Впрочем, если поразмыслить, то Марк вряд ли заслуживал таких почестей, как склеп. В отличие от Серафима, он не оставил о себе очень уж добрых воспоминаний:
«Его многошвенная и ветхая одежда, необыкновенная молчаливость, неблаговременное вкушение пищи на соблазн других, усечённость и странность его речей многим из старшей братии казались неуместными и неприличными званию иноческому, почему неоднократно с поруганием был изгоняем Михаил из стен монастыря, как неисправимый и ненужный в числе братии» («Узкий и пространный путь», 1912).
Ослабевшую от двухнедельной голодовки Пашу Саровскую могло качнуть и в сторону забытой могилы какого-нибудь настоятеля, что, скорее всего, и произошло.
Вопрос второй: а где же тогда настоящий Серафим Саровский?
Там же, где и раньше – слева от памятника «Буревестнику революции», если идти по бульвару к колокольне.
Может быть, это и к лучшему?
Опубликовано в еженедельнике «Провинциальная хроника», Выкса, 1995, № 30.
Об авторе
Анатолий Аркадьевич Стасевич родился в 1941 году в городе Полярном Мурманской области. Школу закончил в 1957 году в Выксе. Поступил в Горьковский государственный университет, который закончил по специальности радиофизика. В Сарове (тогда он назывался Арзамас-75) с 1962 года. Участник более 50 подземных испытаний ядерных зарядов. Кандидат физико-математических наук. Во второй половине 1990-х годов опубликовал более 60 статей на разные темы в выксунском еженедельнике «Провинциальная хроника» под псевдонимом Никита Кульшин. В настоящее время на пенсии.
Материал интересный, но ему уже 20 лет!
Если бы для РПЦ здесь была «загадка», давно бы уже поставили этот вопрос «по-тихому» и решили бы его. Как раз эта «загадка» для науки не представляет большой трудности… Делается генетическая экспертиза с участием потомков семьи Мошниных из Курска и всё… Выясняется, что на 99.9 % потомки Мошниных и мощи ПРП Серафима Саровского имеют одну генетическую природу, и вопрос закрыт… Для ещё «большей надёжности» можно было бы заказать экспертизу за рубеж…
Срока давности у нас нет.
Если церковь начнет использовать в своей практике научные методы, это будет уже не церковь.
Материалу минимум 24 года.
В более развернутом формате отец выступал с ним на семинаре по месту своей работы 9 сентября 1991 года, а мысли «по поводу» — возникли и того раньше.
С мнением А.М. Подурца согласен: не мощи, какими бы они ни были, творят чудеса, но только вера конкретного человека в то, что это возможно.
Тема деликатная, действительно есть вопросы по первому вскрытию мощей. Но делать выводы можно только опираясь на железные аргументы и не отбрасывая не устраивающие автора факты просто потому, что они не «лезут» в его теорию.
Например, все признают, что кости сохранились хорошо. Даже автор ссылается на митрополита Антония: «… Кости же и волосы головы и бороды совершенно сохранились…». Казалось бы, всё ясно. Но нет. Далее следует пассаж автора «… в могиле было довольно сыро и за семьдесят лет кости, СКОРЕЕ ВСЕГО, сильно пострадали». То есть, ссылаясь на очевидцев он, в тоже время, пытается опровергнуть их своей логикой, не имея, между прочим, специальных познаний в этой области. Ну и далее следует удивительный вывод автора «… но всё же опираться на сломанные ребро и позвонок не следует». Почему? Судметэкспертиза всегда считала такие «вещдоки» (скелет) одними из самых надёжных. Вспомните хотя бы экспертизу останков семьи Николая II. А автор их почему-то отбрасывает. Может, просто потому, что с они не укладываются в его теорию?
Конечно, сомнения у не клириков, интересующихся этой темой, остаются. Но любые озвученные публично аргументы не должны быть на уровне СКОРЕЕ ВСЕГО или намёков на «эксцесс исполнителя» при вскрытии мощей. Слишком деликатная тема.
«Слева от памятника «Буревестнику революции», если идти по бульвару к колокольне» — кто может на карте показать?
Статья была написана, когда на монастырской площади ещё стоял памятник Горькому. Сейчас место могилы св. Серафима отмечено часовней.
Если в 1902-1903 годах не смогли найти подлинное место захоронения, то уж сейчас… Вы не знаете, в каких годах перестраивался Успенский собор?, на фото 17 и 19-20 веков он разный.
Это при условии, что в 1902-03 г.г. его действительно серьёзно искали.
Успенский собор внешне перестраивали в 1778, 1836 и 1851 г.г. А в 17 веке его ещё не было, как и всего монастыря.
По-видимому, с 1833 года внешняя геометрия Успенского собора в плане не изменялась. Правда в 1851 году ризница собора (бывший алтарь Демидовской церкви) была расширена и к ней был пристроен с восточной стороны фронтон – и я не знаю, относится ли это к внешним границам? Можно рассмотреть гипотезу о неправильном выборе в 1861 году места установки часовни над захоронениями преподобного Серафима Саровского и схимонаха Марка Молчальника. Указывается, что до этого над могилою старца был воздвигнут чугунный памятник в виде гробницы, но нигде не называется дата установки. Я нигде не встречал информации, что после захоронения преподобного Серафима Саровского и до установки чугунного памятника, это место было как-то обозначено, также и в отношении места захоронения Марка Молчальника.
P.S. А про 17 век меня сбили следующая запись и фото рисунка:
Летописи свидетельствуют, что первым монахом-отшельником, избравшим Саровскую гору для подвижнической жизни, был пензенский монах Феодосий, пришедший на Старое городище в 1664 году. Продолжателем его подвигов через два десятилетия стал молодой инок Арзамасского Введенского монастыря Исаакий (в схиме Иоанн). К 1700 году Иоанн сумел организовать совместное житие монахов, пожелавших остаться на Саровской горе.
«Слова Старца оба автора передают точно, а вот образок описывают по-разному» — не могли бы Вы привести оба описания?