Раиса Ивановна Островская в нашем городе известна многим. А знает она, кажется, — почти всех. Более 50 лет проработала она в 14-м отделении ВНИИЭФ. Раиса Ивановна – очень интересный собеседник, она помнит наш город таким, каким он мало кому известен.
Я коренная саровчанка. Родилась 25 апреля 1944 года, можно сказать, в келье Саровского монастыря. Сами роды, конечно, были в больнице на Маслихе, а потом меня уже принесли в эту келью. Северная сторона Успенского собора смотрит на наш подъезд, он первый от угла, если углом считать бывший телефонный узел, ныне помещение духовно-научного центра монастыря.
Мои дед и бабушка по материнской линии жили в селе Круглые Паны [В Дивеевской районе]. И деда сюда направили, он закончил три класса церковно-приходской школы, и по тем временам считался грамотным. Его пригласили работать водителем на пожарке, это было до войны, тогда в Сарове ещё была колония. Звали его Куражёнков Иван Семёнович.
Всё время — и до войны, и после — наша семья жила в одной и той же келье.
Моя мама ещё видела приходивших в Саров паломников, их раньше называли странниками. Их принято было уважать и им помогать. Так, со слов мамы, в 1937 году пришла одна странница из Киева пешком. Иногда только, говорила, её на подводе подвозили. Принимали её мои бабушка и дедушка. Странницу уложили переночевать, накормили. Говорила по-украински, не всё было понятно. Утром женщина прошла по монастырю, храмы в то время уже не работали. Бабушка водила её, показывала, рассказала, что знала. На следующий день бабушка собрала ей еду в дорогу, и странница пошла в обратный путь, бабушка проводила её за башню, до моста, поклонившись ей в пояс. Помочь страннице бабушка считала богоугодным делом.
Моих брата и сестру крестил батюшка в 46 году, ещё зоны вокруг города не было. Крестил украдкой от отца, отец был атеист. Он их покрестил, а рядом мужики в домино играли, и батюшка сел играть с ними. Бабушка сказала: грех на нём, но молитву он читал правильную.
В войну мои родители работали на заводе. Они и до войны работали там же, только тематика поменялась. Отец работал токарем, мама в ОТК. Во время войны точили корпуса для снарядов.
Когда я родилась, наш посёлок назывался Сарова и относился к Темниковскому района Мордовской АССР. Названия улиц в Сарове появились не сразу, в деревнях же нет улиц, так и здесь не было. По старой нумерации мы жили в 17 корпусе. Когда я пошла в школу в 1951 году, дом у нас уже имел номер — 27 по проспекту Сталина.
У каждого подъезда было крыльцо с двускатной крышей. Внутри была прихожая, из которой шли четыре двери в комнаты, бывшие кельи. Как входишь, направо — это мы, рядом Шахватовы, по левую сторону — Давыдовы, мать с двумя дочерьми. Мы жили на первом этаже, а на втором над нами Калинины жили, рядом с ними Голубевы.
Комнаты отапливались печками — голландками. Печки топились дровами.
Колотые дрова сначала хранили во дворе рядом с соборами, подпирали их кольями, чтобы поленницы не развалились. Мы с отцом дрова пилили, а как дождик, отец козлы затащит в храм, уже пустующий, и мы пилили дрова там. Колол же дрова отец всегда на улице. Хоть и был неверующий, но говорил: плитку [которой был покрыт пол в соборе] жалко.
Потом хранить дрова около подъездов запретили, мы стали их хранить внизу, со стороны низины. Дрова привозили лесовозы, брёвнами. Потом сами люди их пилили и кололи. Лесовоз спускался вниз по дороге, на месте которой сейчас лестница, ведущая к церкви Иоанна Предтечи. А в сырую погоду обратно подняться по дороге наверх лесовоз не мог. Машины буксовали на подъёме в жёлтом доломите, а мы, дети, ждём: скоро трактор приедет, будет тянуть на тросе. Было интересно посмотреть на всё это.
В каждом подъезде был туалет. С обратной стороны здания был приямок, всё в него стекало, со второго этажа — по доскам. Прямо скажу, вонь была. Во втором подъезде жил наш ассенизатор, дед Пунин. Специальным ведром — оно было больше обычного, прикреплённым к длинному черенку, он черпал всё это — и переносил через дорожку (дорожка шла по верху вдоль всего здания, ребята по ней даже на велосипедах ездили). За дорожкой по горе были желоба, а внизу стоял ящик, похожий на мусорный, без дна, с таким вырезом под жёлоб. Туда всё и стекало. В нашем корпусе было 5 подъездов и у каждого свой сток и свой ящик. Деда Пунина мой отец спрашивал: как ты так можешь? Он отвечал: Иван, а я не чувствую запах. Утром приезжала машина — но не каждый день — водитель с помощником ящик набекрень положат, и совковой лопатой всю эту гадость убирают. Запах стоял!.. Но чистотел по нашей горе рос необыкновенный, в мой рост. А зимой на санях, на которых возили дрова, мы катались с этой горки.
У нас в посёлке было два милиционера: Василий Клементьев и Иван Босин. Босин даже свою жену однажды оштрафовал. Стали нам ставить мусорные ящики внутри монастыря. Его жена принесла выбросить мусор, а ящик полный. Она взяла — и рядом вывалила. Босин на 25 рублей её оштрафовал. Чтобы другим неповадно было.
Скажу откровенно, ни у кого тогда не было пододеяльников, все спали под ватными одеялами. Стирали два раза в году — к Пасхе и к Новому году. Простынями и наволочками пользовались, их стирали, как и положено, часто.
Готовили на тех же печках, которыми отапливали помещения. У голландки была плита с двумя кругами. Кастрюлю приходилось каждый раз оттирать от сажи. Потом появились электроплитки, первые плитки были круглые, со спиралью. Как платили за свет? — Приходила женщина с толстой книгой и переписывала, у кого сколько ватт лампочка. Но вскоре появился в магазине патрон «жулик». Его можно было вкрутить вместо лампочки, а с другой стороны у него была розетка. Стали покупать такие патроны и плитку, а платить, как за лампочку. Потом стали за такой патрон штрафовать, а патроны изымать. Пошло объявление: всем сдать эти жулики в ЖЭК. Кто будет пойман — штраф 200 рублей, это сумасшедшие были деньги.
Потом появились электрические утюги, и все стали делать в своих комнатах розетки. Розетка стоила 3-50. Счетчиков ещё по-прежнему не было. Они появились, когда стали Боровой посёлок строить.
Мы приходили из школы — и сразу делали уроки, потому что темнело, а света потом могло и не быть. Когда свет вырубался, мама говорила мне: беги за башню, посмотри, на заводе свет есть или нет? Посмотрела с горки — на заводе свет есть — тогда ложимся спать. Это значит, что света в монастыре не будет. Заводу нужно электричество, а нам его вырубали — на всех энергии не хватало. А если и на заводе нет — ждём — значит, может быть, подключат. Завод же не может остановиться.
Воду таскали из колонки. Колонка была посреди горы, как спускаться к мосту, рядом с бывшим спортивным магазином. Там наливали воду, носили сюда ведром. У колонки всегда была очередь. Зимой колонка вся обледеневала. Те, кто жил в бывшей дворянской гостинице, рядом с колонкой, первыми растапливали воду, обливали колонку, размораживали. На лето дополнительно подключали Водяную башню, в которой был водонапорный бак, и делали времянку, т.е. временный водопровод внутри монастыря.
Ни у кого не было радиоприёмников. В воскресенье включали репродуктор на башне. В 3 часа шел концерт по заявкам для работников целинных и залежных земель. Позывными была песня со словами «Мама, не скучай, слёз не проливай, справить новоселье поскорее приезжай». Когда мы это слышали, спешили проверить свои часы — у большинства были ходики.
Наручные часы был шиком, недоступным для всех. Некоторые брали у знакомых часы и шли в фотографию, чтобы послать своим родным фотографию с часами.
Со временем на объект стали приезжать люди образованные и состоятельные. У девчонок приезжих были куклы. Как только девочка новенькая вышла во двор с куклой — к ней со всех сторон бежали с предложениями: давай играть, давай дружить. Делали так. Считали до ста — в это время одна девочка могла играть с куклой. Потом передавала другой. Такое было счастье!
А если нет кукол — у всех были братья и сестры младшие, которых таскали на руках — колясок-то ещё не было. Некоторым заключенные делали сварные коляски, колёса к ним приделывали примитивные. Потом появилась в продаже коляска «Победа», это уже был прогресс.
В 1956 году нас стали расселять. Мы получили жильё с соседями на улице Ленина в доме 11. А в нашем корпусе открыли музыкальную школу.
Беседовали К.И. Ткачёв и А.М. Подурец
Продолжение следует
Ну «беседовал»-то весь клуб СП с ней, а вот подготовили к печати — это да.
Так как же всё-таки её девичья фамилия — Куражёнкова, как деда?
И про курьёз с её именем наверное надо упомянуть.
Проспекта Сталина не было — была улица Сталина…