Воспоминания Л.И. Сельченкова

Воспоминания о некоторых аспектах жизни и работы в Сарове Сельченкова Леонида Ивановича, живущего в городе 44-й год.

 (Материал подготовили к публикации Марина Власова и Алексей Демидов)

В прошлом 2014 году мы вспоминали печальную дату: 60 лет, как был взорван в Сарове второй главный храм Саровской Пустыни – Собор Пресвятой Богородицы и Её Живоносного источника. Сегодня в 2015 году   мы отмечаем 70 – летие Великой Победы! Вашему вниманию предлагаются интереснейшие воспоминания Ветерана ВОВ – Сельченкова Л. И., который почти 20 лет назад (в 1996 г.) предоставил их в распоряжение общественного исторического объединения «Саровская пустынь». Публикация этих воспоминаний на сайте СК именно сегодня представляется нам особенно актуальной, хотя некоторые оценки и утверждения автора имеют неоднозначный, спорный характер…

    Первый и последний лист воспоминаний с автографом Л. И. Сельченкова

 Я с детства знал о трех святых Руси: Сергии Радонежском, Серафиме Саровском и Тихоне Задонском. Знал, что к Серафиму Саровскому, как в старые времена, так и в период моего детства, ходили паломники.

Когда я, демобилизовавшись из армии весной 1947 года, приехал в г. Клинцы Брянской области, то услышал о закрытии Сарова для приезжающих: «Святое место посадили в узилище».

Позже, когда я (уже работая в нашем городе) услышал, что данное место выбрано для сверхсекретных работ по созданию атомной бомбы из-за своей уединенности, которая надежно обеспечит секретность местоположения объекта, меня поразила глупость такого утверждения, либо откровенное вешание лапши на уши публике. Если это не глупость, то тогда умышленное желание оскорбить святое место сатанинской (по сути своей) работой; поругание жизни и поучений святого Серафима Саровского.

В город я приехал в феврале 1953 года и, естественно, сразу узнал о святости этого места и о Серафиме Саровском.

Мое представление о личности святого Серафима?

Вначале, в момент приезда сюда, он был для меня каким-то монахом, известным верующим (почему-то), темным, заблуждающимся фанатиком веры в Бога, которого нет. Затем, после прочтения древней брошюрки, он стал вырисовываться мне как некий юродивый.

Толчком к переосмысливанию личности Серафима Саровского послужили два штриха:

Первый — старый армейский комиссар (участник войны) сказал мне, что на Руси комиссарами были священники, и что крупнейшими военными комиссарами (по сути и роли) были Сергий Радонежский и патриарх Гермоген, сыгравшие выдающуюся роль — первый, в Куликовской битве, а второй, в разгроме поляков в 1612 году.

Второй штрих — мне на глаза попало высказывание Декарта:

«Чтобы найти истину, каждый должен хоть раз в своей жизни освободиться от усвоенных им представлений и совершенно заново построить систему своих взглядов».

И я стал раздумывать. Постепенно я понял, что бог Разум, которому я по-сути молился, далеко не всесилен. Для жизни нужен и Бог. Я понял, что Бог не помешал бы нам, еще в войну, когда я, полковой разведчик, оказывался (почти в одиночестве) в тылу врага, и когда я двадцать семь тысяч минут, пролежал (проползал) в снегу вдвоем с напарником. Время тогда капало минутами, в жутком одиночестве. И вот тогда, Бог (который был с немцами: «Got mit uns») был бы очень кстати. Почему? Нужно было прочувствовать эти бесконечные минуты, чтобы понять. Я не знаю, как объяснить его.

В долгих раздумьях мне постепенно стало проясняться, что не все то, что утверждается сейчас учеными, истинно. На Руси была изустная культура, величайшим деятелем которой был святой Серафим.

Апостолы бога Разума презирали людей изустной культуры, как «невежественных, грубых, ограниченных, слепых». А. С. Пушкин в период ^«болдинской осени» находился рядом с Серафимом Саровским, который тогда был еще жив, к которому шли люди, и о котором поэт не мог не знать, однако ни единым словом, нигде, Пушкин не обмолвился об этом святом мудреце — философе. Для Пушкина святой Серафим был столь же темен и дик, как и для меня в юности.

Письменность и техпрогресс убили великую русскую изустную культуру. Но еще неизвестно, какая культура, письменная или изустная, выше. Вскоре телеящик и магнитофоны убьют литературу, будет ли это шаг вперед??

Конечно, сейчас я уже не могу поверить в Бога, это должно прививаться с детства, а у меня его с детства убивали. Но что Бог нужен, и что Он помогает жить верующим, в это я уверовал.

Болел ли я за сохранение старых церковных памятников? Вообще-то говоря — нет! Бог Разум говорил, что новое неизбежно сменяет старое, и новое лучше старого. Народная мудрость: «Лучшее — враг хорошего» пролетала мимо моих ушей, а ведь она предупреждает, что лучшее не дитя, не родственник, не товарищ хорошего, а враг.

Нет! мне не жалко было монастырских построек, и я не понимал их исторической ценности, мне жалко было материального (сегодняшнего) — зачем ломать то, что можно использовать сегодня, а тем более то, на месте чего не собирались строить новое.

Каким я застал Саровский монастырь при приезде в город?

«Пятиглавка» (Успенский собор, переделанный под гараж) был уже взорван. Контуры монастыря еще хорошо проглядывались, хотя у части церквей купола уже были уничтожены. Были четко видны монастырские зоны и места, где раньше были мощные ворота, разделявшие эти зоны. Были почти целы земляной зал и ров возле него. Вал был величественнее рва, поскольку время сглаживало ров быстрее.

Шло интенсивное строительство жилья внутри пространства, очерченного земляным валом. Была почти завершена улица Пушкина. В фундаментах, а частью и в стенах уже прочерчивалась улица Берия (современная ул. Гагарина) и начиналась застройка проспекта Сталина (современный проспект Мира). Кладбище мирян, находящееся (почему?) внутри площади монастыря, очерченной валом, было уже выровнено с землей, но, о чем сожалели строители, строить на этой пустой площади было нельзя.

От работавшего со мною В.М. Ларцева (смонтировавшего и обслуживавшего первый в городе медицинский рентгенаппарат и первую стационарную киноустановку) я услышал, что раньше была и купальня (мраморная), которую засыпали, и над которой провели жел/дор. ветку на растворный узел стройки. Ларцев утверждал, что сначала попытались научно доказать вред купальни. Очень холодная вода, что очевидно, но люди то лазают, и ведь ничего, не заболевают же. Но могут заразиться друг от друга! Стали запускать у входа в купальню микробы, но живыми они до выхода не доходили. Поразительно, но таков факт. Не исключено, что в песках, через которые фильтруется вода родников, содержится серебро, но тогда его ионы должны быть и в воде. Чем кончились исследования — неизвестно, и тогда купальню просто засыпали.

Усиленно забивали родники (лили бетон, «жидкое стекло», затыкали разными материалами) — все тщетно, вода пробивала новый путь.

Саровка во времена моего приезда была полноводнее. На ее берегу (район конца современной улицы Силкина) был колодец — сруб со сторонами около метра. Этот колодец использовался как святая купальня: в него опускались обнаженные женщины (мужчин я не видел).

У святого места, где теперь памятник святому, тоже был сруб — колодец, но более узкий и в него не залезали, из него лишь брали воду. Вода в обоих колодцах почти всегда достигала верхнего звена сруба.

Какая судьба была уготована постройкам монастыря?

Обсуждались разные проекты (все по слухам):

— все здания снести и на их месте воздвигнуть новые, современные;

— все здания переделать, не ломая стен и придавая им более современный вид;

— часть переделать, а часть снести, и в первую очередь снести то, что мешает прокладке проспекта Сталина.

Решение этого вопроса зависело от многих причин:

— велик ли будет город? От научного руководства шло — нет, не велик;

— можно ли ломать старые фундаменты и рыть котлованы под новые, позволит ли это грунт холма, на котором стоит монастырь?

— когда это делать? немедленно, или после того, как будут построены здания в других частях города.

— как повлияют взрывные работы на старые здания.

Было мнение, что сломать все и построить заново некогда: бомба должна быть создана в короткий срок, а затем большинство специалистов покинут город.

Но проспект Сталина нужно создать. Сказано – сделано. Взорвали «Пятиглавку» — она мешала прокладке проспекта. Хотя мешала ли? Не лишне отметить, что «Пятиглавка» несколько напоминала готические храмы, протыкающие своими шпилями небо, а не округлые русские, символизирующие единство небесного и земного. Многие мои товарищи утверждали, что «Пятиглавка» красивее, а значит и ценнее «Веревочки», потому-то, если уж взорвали «Пятиглавку» как не имеющую исторической ценности, то «Веревочку» взорвать — и бог повелел.

Но нельзя не отметить и вот что: главным аргументом за взрывание как «Пятиглавки», так и «Веревочки», все же было не отсутствие исторической ценности, и не утвержденный проект, а, якобы, «аварийное состояние зданий», нарастающее из-за сотрясений, вызываемых постоянным проведением взрывных работ на лесных площадках.

Насколько я мог понять из слышанного мною, решение о взрыве «Пятиглавки» не по гладкой дороге ехало. Здания были нужны. В «Пятиглавке» был гараж. Были и протестующие против взрывания. По-видимому, возражал и начальник УКС’а Карюк. Но были и жаждавшие разрушения. Тогда вдруг, очень кстати для жаждавших, обнаружилась трещина в ее стене. Но и с трещиной не все просто. Что треснуло, стена или штукатурка? Сопротивлялся начальник УКС’а Карюк. Но его одолели и взорвали. Взрыватели получили большую мзду и были готовы рвать и дальше. Но… некуда выселять службы из планировавшихся к взрыву зданий; но… умер Сталин; а потом и Берию арестовали (не помню до или после взрыва «Веревочки») — это замедлило взрывание, но не остановило его совсем. Начали сносить здания с северной стороны монастыря. На месте снесенного строились здания теперешнего военкомата и поликлиники. Срубили северные выступы поперечных строений: у банка, против современного магазина «Игрушки» и против здания, где сберкасса.

Наступала очередь «Веревочки» и «Башни» (Колокольни).

«Веревочка». Этот храм частично уже был лишен своего храмового вида, будучи переделан (насколько было можно в спешке) в простое здание. На первом этаже его была столовая (пивная), вверху административные помещения. Пошла подготовка к взрыву. Из здания выселили все службы и закрыли столовую.

Вот тогда несколько молодых специалистов, участников войны, и услыхали, что «Веревочку» собираются взрывать. Настырные «дон-кихоты» пошли в бой против «голиафов». Лидером в этой группке был П.П. Лебедев (я был там сверхскромным рядовым, кто был еще — не помню). Мы нахраписто требовали здание сохранить, превратив его в клуб, с небольшим лекционным (зрительным) залом на втором этаже.

Возможно, поэтому мы пошли к А.С. Силкину (кажется к нему), а не к директору. Хотя не исключено, директор попросту нас не захотел слушать: работы идут по проекту, чего еще нужно!

Основным нашим оппонентом был Ломинский (Мальский?), а некоторым союзником — Карюк.

Уверенным аргументам Ломинского мы, не специалисты ни в архитектуре, ни в строительстве, ни в истории, противопоставляли, хоть и громкий, но детский лепет.

Историческая ценность? «Веревочка» уже и так лишь смутно напоминала прежний храм. Мы и не напирали на историю.

Проспект Сталина? Этого лучше было не касаться. Двадцатого съезда партии еще не было, и культ был в силе.

Аварийное состояние? Вот здесь и шли основные споры.

— Трещина в стене! — безапелляционно заявлял Ломинский — она пока не вышла наружу из-за громадной толщины стены, но перекрытия опираются на внутреннюю часть стены, которая и может рухнуть.

— Давайте обобьем штукатурку, — требовали мы.

Но что-то мешало трогать толстенный (в несколько сантиметров толщиной) ее слой. Я уж не помню, что мешало, поскольку весь этот вопрос казался нам (да, похоже и был) мелочью. Дело упиралось в сильное желание взорвать, и его нам было весьма тяжело преодолевать.

Ломинский давил нас:

— Нельзя дать гарантии надежности балок перекрытия.

А что мы:

— Они простояли сто лет, простоят и двести.

И тут сильнейший гарпун в наши глотки:

— Вы можете дать убедительную гарантию, что перекрытия надежны и здание не рухнет? Я такой гарантии дать не могу.

А он глава техники безопасности. А мы просто физики. Как мы, профаны, могли дать такую гарантию, — у нас были только головы, и, парадокс, — мы должны дать доказательства нашей правоты, а Ломинскому доказывать его правоту было не нужно.

Силкин дотошно расспрашивал Ломинского, а тот весьма весомо доказывал абсолютную необходимость взрыва, и ругал нашу абсурдную и безграмотную просьбу.

Нет, мы не дали гарантий, но продолжали будоражить начальство, отстаивая обреченное здание. Делали мы это скорее из-за упрямства, чем по действительной необходимости. Но нам ведь не отказали резко, нас слушали, нам возражали, а не выгоняли в шею. А дело делали. Карюк отказался завизировать приказ о проведении взрыва. Это придало нам силы.

Последний раз мы с Силкиным побывали у «Веревочки» примерно за час до взрыва. Масса отверстий была насверлена в стенах. В отверстия вложены цилиндры из взрывчатки, и паутина бикфордовых шнуров соединяла их. «Веревочка» была обречена. Приказ на взрыв подписан. Ломинский утверждал (не знаю, так ли это), что и виза Карюка есть.

Я не помню, что было с окнами близлежащих зданий — осколки выбили бы стекла. Кажется, окна закрыли щитами.

Взрыв был не сильный, и как бы сдвоенный — сам взрыв (легкий), и почти сразу тяжелый, более сильный, удар о землю упавших перекрытий и крыши. Здание скрылось в клубах пыли. Мы стояли примерно в районе теперешнего военкомата. На дорогу падал дождь осколков, но они летели не дальше магазина «Игрушки».

На беду Ломинского тот угол, возле которого была трещина, на удивление оказался крепким и уцелел, явно демонстрируя, что трещина была в штукатурке, а не в стене. Я почти уверен, что тоже самое было и с «Пятиглавкой», — и там трещина была такая же липовая, как и в «Веревочке», — треснула штукатурка, а не стена. Но напористый Ломинский пудрил мозги, надеясь на приличное вознаграждение за качественное взрывание (по слухам, за «Веревочку он получил сумму, достаточную для покупки автомашины «Победа»). Взорвали, конечно, классно! Взрывники знали, как взрывать.

Перекрытия! Из груд обломков торчали мощные стволы каких-то исполинских деревьев, язык не поворачивается назвать их бревнами, поскольку толщиной они приближались к метру (если не превышали его), а длиною были, наверно, метров по восемь. Что-то желтовато-розоватое пропитывало и покрывало их, делая материал их похожим на слоновую кость. Топор, звеня, отскакивал при ударе по такому бревну.

Мы сразу решили, что это перекрытия и обрушились на Ломинского:

— Вот они — перекрытия! Они бы и тысячу лет простояли.

Их потом вытаскивали из завала сцепами двух бульдозеров. Но не исключено, что это были не перекрытия, а колонны. В «Веревочке» были внутри круглые толстенные колонны, которые обвивались каменными (алебастровыми) пучками виноградных лоз, похожих на канаты, — отсюда и «Веревочка».

Силкин обругал Ломинского матом и ушел. «Веревочки» не стало.

— Не велика потеря! — говорили некоторые — свободнее будет машинам.

Чтобы машинам стало свободнее, предстояло взорвать еще и «Башню».

У Ломинского был готов проект и этого. Он брался аккуратно положить «Башню» вдоль монастырских зданий на места разрушенных ранее, им же самим, храмов. Конечно, за приличное вознаграждение.

Безусловно, поддержи нашу борьбу научное руководство, и «Веревочка» жила бы до сих пор. Но оно заняло нейтралитет. Оно никогда не считало себя жителем «этого» города. Они были москвичами, и всегда старались урезать в бюджете расходы на соцкультбыт до минимально допустимого уровня. Большинство из них прожили в нашем городе большую часть своих жизней, но жили всегда, словно в командировке. Силкин же заботился о городе и старался о большем вкладе в жилое, это привело его к столкновению с «командированными» и к изгнанию из города.

Ложь утверждений Ломинского позволила спасти «Башню». Его утверждения, что «Башня» вот-вот рухнет, уже не было столь весомо. Место взорванной «Веревочки», вместе с площадкой возле нее, заасфальтировали, что нарушило монастырский дренаж и стены «Башни» начали мокнуть. Это было на руку Ломинскому, — мокрый фундамент действительно мог быть опасен для «Башни». Но появился Музруков, появилось предложение использовать «Башню» в качестве телеантенны, и это окончательно спасло ее. Музруков выделил деньги на конкурс защиты фундамента, появились предложения, фундамент как-то защитили, а «Башню» отремонтировали.

Музруков говорил мне, что видимо под землею возле «Башни» есть дренажные устройства, собиравшие воду, бегущую сверху, и пропускавшие их, минуя фундамент, в проезжие проемы «Башни». Образец таких дренажных устройств, пропускавших воду к Саровке под стенами, Музрукову показали во дворе монастырского здания, которое стоит за современной стоматологической поликлиникой. Непременным элементом такого дренажа служило покрытие земли булыжником, а не асфальтом.

Сейчас, когда я, минуя «Башню», выхожу на заасфальтированную площадь, то частенько натыкаюсь на громадную лужу. Мне кажется, что это место, где стояла «Веревочка», и эта лужа, намекает мне о разрушенном и словно укоряет меня. Я знаю, что лужа скорее на месте паперти, чем на месте «Веревочки», но это знание не уменьшает чувства моей вины.

Дальше пошло активное возмужание нашего города, города ядерщиков — Кремлева. Он вышел за пределы вала, вначале затронув северное крыло его. Начала сооружаться улица Дзержинского, и вал на этом участке снесли. Не знаю, были ли протестующие.

За валом начала строиться улица Молотова, пролагавшаяся вдоль сохраняемого вала. Теперь это улица Ленина. Тогда же участок улицы от «дома со шпилем» до площади именовался улицей Молотова, а участок от площади и к «Вечному огню» назывался Театральной улицей, поскольку на ней было запроектировано строительство театра.

Мы надеялись, что вал от современного проспекта Мира до улицы Шверника будет превращен в сквер для прогулок горожан. Так и было до начала шестидесятых годов. Но потом его на удивление быстро снесли. Стало тесно автомашинам. Я ворчал, но активно протестовать уже не стал. К чему?

Мое отношение к святому месту и к работам по созданию бомбы. Да, я понимал и понимаю, что это место святое для Руси, а работа над бомбой — сатанинское деяние. Потому-то размещение таких работ именно здесь было надругательством над старой Русью.

Почему же я свою жизнь посвятил такой работе?

Я слишком ярко видел войну. Летом 1945 года, когда, казалось бы, мы уже победили, как заноза оставалась Япония, мешавшая мне демобилизоваться, ехать домой и поступать учиться в университет, о чем я мечтал перед войной, и чему война помешала. Я был разведчиком в воздушно-десантных войсках, и если бы Япония не капитулировала, то мне зловеще светило десантирование на японские острова (как теперь выяснилось — на Хоккайдо).

И вдруг — два ядерных взрыва! И Япония капитулировала! Там погибло около двухсот тысяч человек, говорят мне. Но что для меня жизни этих двухсот тысяч врагов. Не начинай войну! Двести тысяч! Да нас погибли миллионы! И, доведись нам десантироваться на Японские острова, нас бы, молодых десантников, погибло не меньше.

Нет! Я возрадовался этим взрывам. А потом, уже после университета, меня направили делать нашу бомбу. Я знал, на что иду. Я делал щит! А делание шита почти всегда допустимое дело. Я трудился с великим энтузиазмом, веря, что бомба эта не позволит развязать новую войну.

Но я никогда не считал, что наше сатанинство нужно одевать в святые одежды, это было бы кощунственно. Но именно это и сделали: на наш город ядерщиков — безбожников — Кремлёв — одели святые православные одежды Сарова, и книгу о начальном этапе наших, отнюдь не православных, работ увенчали ликом святого Серафима Саровского.

Неисповедимы пути Господни.

Л. И. Сельченков. Май 1996 года.

Об авторе

СЕЛЬЧЕНКОВ Леонид Иванович

Родился 07.08.1924 г. Участвовал в боевых действиях с 1942 по 1945 г. Гвардии старший сержант воздушно-десантных войск, помощник командира взвода разведки. Воевал на Волховском, Карельском, 1-м, 2-м и 3-м Украинских фронтах. Форсировал р. Свирь, участвовал в освобождении столицы Австрии Вены.

Награжден орденом Красной Звезды, орденом Отечественной войны II степени, медалями — «За отвагу», «За взятие Вены», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 г.г.» и памятными медалями к юбилеям Победы.

В КБ-11 (ВНИИЭФ) работал с 1953 по 1995 г. старшим лаборантом, инженером, старшим инженером, зам. заведующего лабораторией, зам. начальника отдела, ведущим инженером в отделении 04.

Награжден орденом Трудового Красного Знамени, медалями «За трудовую доблесть», «50 лет Вооруженных Сил СССР», «60 лет Вооруженных Сил СССР», «Ветеран труда». Удостоен звания «Почетный ветеран ВНИИЭФ».

Умер 03.11.2000 г.

(Из книги «Боевая и трудовая слава РФЯЦ-ВНИИЭФ: Книга памяти / О. Ю. Смирнова и др., Саров : ФГУП «РФЯЦ-ВНИИЭФ», 2013.)

Учетная карточка (интернет проект «Подвиг народа»):

Сельченков Леонид Иванович

Перечень наград
1 37/н 01.06.1945 Медаль «За отвагу»

2 20/н 26.04.1945 Орден Красной Звезды

Несколько фото из журнала «Атом»:

На площадке перед зданием 1-2, май 2001 г. Слева направо: Р.И. Илькаев, В.Т. Пунин, Никитин, Л.И. Сельченков, А.И. Герасимов, Г.П. Антропов, А.П. Зыков, Н.Г. Макеев, М.И. Кувшинов

Примечания редактора

«Веревочка» — Церковь Живоносного Источника.

Ломинский Г.П. — в 1953 г. заместитель директора КБ-11 по технике безопасности.

Мальский А.Я. — в 1953 г. заместитель директора КБ-11 по общим вопросам.

«Пятиглавка» — Успенский собор, снесён в 1951 г.