Л.С. Русин вспоминает. Х Кладбище и похороны

Наш город я сравниваю с Санкт-Петербургом. Тот был построен под руководством Петра I, этот – по руководящей линии партии. Как Петр поставил город без разумения в гнилом месте, так и наш город поставлен без разумения. Почему? Место для жилья тут неподходящее, как и в Питере. Но – в том и этом случае большая работа была сделана. Город Петра был поставлен на костях рабочих, так и наш город, можно сказать, на костях.

Первое кладбище, как наши археологи говорят, было на улице Пушкина – древнее, мордовское. В более позднее время монахи хоронили на территории нынешнего Красного дома, позже – около храма Всех святых, и даже за кинотеатром «Москва» были могилы. А более поздние захоронения советских времен – на проспекте Мира, где сейчас сквер, сзади бывшего «Октября». Последние два кладбища я видел своими глазами, они выглядели невзрачно, как деревенские кладбища. Около храма Всех святых могилы были более ухоженными – были ещё и литые чугунные надгробия, и каменные.

После 50-го года всех стали хоронить на теперешней территории. Огромное кладбище, уже сопоставимое с размерами города. Положено там порядка 100 тысяч человек, хотя – я где-то читал – наши историки насчитали только 50 тысяч. Я в силу своего слабого мышления прикидывал, и у меня получилось, что порядка ста тысяч там лежит. Последний раз, когда я был на кладбище, я застал там даму, которая считала могилы, считала она только на новых территориях и насчитала 50 тысяч. На старых хоронили более плотно, тогда не было порядка – на главных аллеях ещё более-менее нормально, а в глубине – там и вкривь и вкось.

Было много захоронено людей, а учёт в некоторых случаях был очень странный. В воинских захоронениях умерших вообще не учитывали, даже сейчас они обозначены, как неизвестные солдаты. Как это получилось? Я это видел с самого начала. Небрежное отношение к людям – это так можно сказать. Умер солдат или его убили – тут разные были причины – его хоронили под фанерной пирамидкой, на ней звезда и надпись, этикетка. Через некоторое время фанера сгнивала, пирамидка куда-то девалась.

Я помню, как некоторые солдаты попадали на кладбище. Однажды двое солдат убили сержанта и сбежали из воинской части с автоматами, укрылись на территории Маслихи, забрались на чердак. Солдаты были неопытные, глупые, никак не подготовились, посидели голодные на чердаке, а потом один из них вышел, видимо, за едой. Солдат ждали, кругом были посты расставлены. Те солдаты, что на постах стоят – с повязками, а эти-то без повязок. Схватили, допросили – а прижать у нас умеют. Сказали: мы сейчас подгоним бронетранспортёр с крупнокалиберным пулемётом и крышу, где второй друг сидит, разнесём — иди, скажи ему, чтобы сдавался. Тот друга и убедил. Что стало с этими солдатами, я не знаю. Сержанта схоронили, тогда не было обычая солдата, если он умер, увозить – его хоронили на этом кладбище.

Потом был другой случай, более интересный, правда, с кладбищем не связанный, но расскажу заодно. На улице бывшей Берия, теперь Гагарина, был магазин. Вот в этот магазин проникли два вооруженных солдата. Солдатам ума не хватало обокрасть толком – они первым делом напились и легли в витрину в дым пьяные. Утром пришли сотрудники магазина и обнаружили нежелательных посетителей, вызвали офицера – офицер уговорил сдаться, всё прошло благопристойно.

Но иногда, я сам один раз видел – пропал солдат – облава по Кремешкам. Убежал из воинской части. Искали, искали, не нашли. А потом нашёлся – всплыл около колокольни под мостом. Я эту картину видел. Хоть и лето, но солдат совершенно задубел. Прислали других солдат, они трясущимися руками его держали за амуницию, сапог не было, кожа с лица тоже съехала, страшноватый вид, конечно. Солдаты положили его на одеяло и куда-то увезли. Там на этом кладбище их собралось очень много. Забытых. Там не один десяток неизвестных товарищей похоронен.

Я однажды походил по середине кладбища, нашёл могилу первого директора кладбища Моршанцева. Оно так и называлось – кладбище Моршанцева. В шутку говорили: «я тебя отправлю к Моршанцеву». Или «попадёшь к Моршанцеву». Это если от главного входа идти прямо, ориентир – могила Анчихрова Валеры, от него метров двести вправо вглубь, там и лежит Моршанцев. Около могилы выросла огромная ёлка, лежит он там уже 50 лет.

Многие могилки пропали, сровнялись с землёй, их плохо видно.

С самого начала работы на МСС (машинно-счётной станции) меня везде посылали, на все картошки, и мне это не казалось тяжестью. На МСС накапливалось много макулатуры, её надо было сдавать, макулатуру не выбрасывали, не сжигали, а везли в Дивеево, там был какой-то приемный пункт. Это мы попутно использовали, чтобы привезти картошки сотрудникам. Я и ещё один товарищ, К., вдвоём обеспечивали всю МСС картошкой. Это надо было целый грузовик — 150 мешков — найти, закупить. Где вы сейчас найдёте таких дураков? Потом всё надо развести — некоторые одинокие, некоторые больные, некоторые калеки, да ещё, может быть, затащить эти мешки на 4 этаж. Это мы проделывали совершенно бескорыстно, ну и для себя картошку привозили. Ну, на другой день, может, отгул тебе дадут, чтобы ты отлежался после этого.

Потом пошла мода на покойников. Одна дама, жена какого-то начальника, я сейчас забыл фамилию… в общем, жена сгорела дома. Он установил газобаллонное оборудование. А начальникам, как я сделал вывод, никакую работу доверять нельзя, тем более серьёзную и опасную. Руководить — пускай руководят, но сами руки никуда не суют. Вот он установил оборудование — я, мол, сам всё знаю — в результате газ утекать стал, от холодильника пошла искра, в результате его дама вся была объята пламенем и вся сгорела. Вот такая трагедия. А о начальниках всегда заботились, наш начальник нас вызывает: надо бы помочь схоронить даму эту. Гроб привести, в морг съездить, в почётном карауле постоять…

А потом — раз уж ты засветился в этом деле, то тебя ещё чаще вызывают к начальнику… У других находились отговорки: кто-то, говорит, покойников боится, кто-то: я не люблю, ну а я не боюсь, Илёвская закалка и всё такое. Работали для сотрудников, их родственников. А их полно, 400 человек в коллективе. Это, если не знаешь, то не видишь. А когда конвейер работает, и ты в обойме… вот такая вещь.

А люди у нас регулярно стали умирать — то старый умрёт, то молодой умрёт. На той же картошке – что-то стали бороться мужики, боролись, боролись, в результате один — покойник. Хотя его никто не убивал, не бил, хотя, может, и головой стукнулся о землю как-то неудачно. Девушка 19 лет вдруг зачахла на работе. Красивая, молодая. Опять нам покойник. Сынок одной дамы, ученик. Только закончил школу — белокровие. Нам пришлось и гроб сколачивать на работе. Некоторые интеллигенты морщили нос, я говорю: «Пойдём копать могилу» — «Нет, мы далеки от этого…» Но, что интересно, через некоторое время один из этих интеллигентов умер всё-таки. Судьба вьётся над нами над всеми и на кого-то падает.

Умер старичок один, отец нашего сотрудника. Зима, холод, мороз. Пришли, а там больше, чем на полметра промерзлый грунт. Хозяин разогрел землю костром, но всё равно: клин, кувалда. Пришли мы, человек 8 — 10, прорубили эту могилу, с большими трудностями. Старичка похоронили. Нормально. После были грандиозные поминки — старик был богатый, лесником работал и оставил сынку какие-то деньжонки. Мужики так налопались, что к концу чуть ли не запевай песню. Замечательно, хорошо.

Другой раз получилось немножко не совсем хорошо. Этот же сотрудник привёз тёщу, сюда многие привозили старичков только для того, чтобы их схоронить. И вот, тёща умерла. Он говорит: «Ребята, помогите». — Ну что ж, поможем. — Вы приходите, надо старушку в машину погрузить, отправить в морг, на другой день уже хоронить. Но в этом вопросе не распорядился начальник, только двоих пригласил — меня и ещё одного мужика. А гроб с 8-го этажа — это не так легко и просто. Я тогда был помоложе, и этот парень тоже. Мы огляделись по сторонам, чтобы родственников не было, и вдвоём запросто старушку по перилам скатили так, что только веером это дело шло. Сумели, прокатили, гроб не уронили. На другой день старушке яму выкопали.

Было такое разделение гробокопателей: те, кто копает могилу, не приходят на поминки, они и там напьются хорошо — их угощали там, кормили. И вот поминки. Тут уж хозяин раскололся, всё хорошо. Сидим, поминаем. И тут наши притащились с кладбища. Изрядно пьяные — те, кто копали яму, обнаглевший народ. Я смеха ради спрашиваю: как пить будем — маленькими рюмками или фужерами? Мужики задумались: давай лучше маленькими. Но почаще. Один выпил, другой. Они и до этого косые были… — А где музыка? Почему музыку не включают? Вон же магнитофон, давайте, включайте музыку! Один полез включать, но распорядительница, шустрая дама, нашлась: «Пошли вон, пьяницы!» Стала пьяниц выгонять. Я сидел с родственниками, и меня почему-то тоже выгонять стали. — Да ты что, дура! Мы ещё и не пили! — Ну ладно, оставайтесь.

Выходим с поминальной этой оргии, гляжу — один наш сотрудник прижимает внучку покойницы к мусоропроводу с нежными объятьями. Вот так, приятное с полезным сочеталось. Гулянка была хорошая, всё прилично, без драки.

Один раз анекдотические были похороны. Маленько с криминалом дело было. Одна дама у нас была, в молодости немножко погуляла, вышла замуж, всё нормально, всё хорошо. А мама у неё ещё крепкая женщина была, выпивала, дурила что-то, короче говоря, повесилась, отошла в мир иной. Начальник вызывает меня, ещё некоторых молодых людей: надо помочь, мама нашей сотрудницы умерла. А зима, холод страшный. Одна дочка старушки у нас работала — старушке было 60 лет — а её сестрица была любовницей одного руководящего товарища, он с военными был связан. Нам дают задание старушку определить к месту, а я вроде как распорядитель оказался — побежал туда, побежал сюда, мне дали помощников. От сестёр тоже были выделены работники, которые должны были выкопать могилу, а мы всё остальное должны были сделать. А ситуация, как с предыдущей старушкой – она была крупная женщина, гроб большой сколотили, а дом стоял на Бессарабенко, первый этаж. Лестнички узкие, посмотрели мы так и этак — гроб не проходит. Мы бабушку выставили в окно, благо, родственников в этот момент не было. Старушку отвезли в морг, на другой день её должны были привезти домой и из дома отправить в последний путь. Мы эту задачу выполнили, другой день подходит. Опять приходим туда, к дамам нашим, спрашиваем. Отвечают: посланы 4 человека яму копать. Но женщины глупые, они того не понимают, что грунт промороженный. Я поехал посмотреть, что они там выкопали. Они, эти мужики, только выпили хорошо, задачу первую выполнили, расчистили снег и немножко начали долбить. Прошло полдня, надо бабушку хоронить, а могилы как таковой нет. Я решил, что надо разводить костёр. Огляделся по сторонам, недалеко был край кладбища, где сейчас воинские захоронения, дальше был заборчик чахленький, дальше штабеля дров. Мы натаскали крестов старых, натаскали дров, запалили огонь так, что ёлки стали шевелиться. Через какое-то время родственники приезжают: «Как?» — Вот, гляди, как, ничего ваши друзья не сделали, могила не готова, хоронить сейчас нельзя, будем завтра хоронить. — Как завтра?! У нас же продукты, они же испортятся! — Так поставь их на балкон. Зима, морозище страшный, бабы даже этого не понимают, совсем, как наши начальники. Она сказала: да мы сейчас солдат, и вот, её друг сердечный прислал взвод солдат. Солдаты начали долбить. Что глупый солдат мальчишка сделает с ломом? Лом отскакивает. Бились 10 человек — с четверть продолбили. Я говорю: видишь, никакого толку нет — давай костёр. Запалили опять костёр, всё-таки уговорил дочку. Утром два человека спокойно выкопали яму.

Мы бабушку занесли в дом, пока родственников не было. А выносить — тут родственники есть. Плач, рыдания, стоны. Я говорю: давай в окно. — Нет, так нельзя, так нельзя! Тогда я сказал: держите бабушку. Сестры держали бабушку, а мы поставили гроб стоя, и стоя кое-как протолкнули. Бабушка была к месту доставлена. Всё хорошо, всё замечательно.

Я хочу обратить внимание, как у нас развивалась идеология. Раньше хоронили с оркестром – «Реквием» Моцарта, ещё что-то в этом роде… замечательный оркестр был, духовой. Играли знакомые всё ребята, многие из 12-й школы. Это было калымное дело. Они хоть и работали кто на 3-м заводе, кто на 1-м, но основной заработок у них был, всё-таки, видимо, на кладбище. Зимой всегда это сопровождалось «промывкой медных труб спиртом», многие из этих ребят спились и умерли довольно таки молодые. Потом эта мода пропала, и стали хоронить без музыки.

В древнее время ещё был интересный обычай, из деревенских мест, по-моему, привезли сюда его – в последний путь надо сопровождать ёлочками, т.е. шли за гробом и бросали маленькие веточки ёлок. Пунктиром обозначали как бы след покойника.

Что ещё интересно, в 50-м году, когда поселковое кладбище закрыли, то разрешили часть – кто свежий покойник – перенести на новое кладбище, и многие, кто были в силах это сделать, перенесли. Про одного рассказывали, что старичок умер, год пролежал, и родственники из любопытства открыли старичка – а он в хорошем состоянии, лицо, обмундирование целые, только тапочки с ног съехали. Гроб заколотили, старичка определили уже окончательно[i].

Что ещё хочу сказать. Сначала хоронили – мне больше нравилось – между деревьев. Потом срубили весь лес. Но срубали только сосновый лес. В сторону Кремёнок там лес липово-осиновый, на него рука рубщиков не поднялась. А вот строевой сосновый срубили, в сторону города — огромная территория. И сейчас эти территории усиленно заселяют покойниками. Бульдозером выровняли – там были овраги мелкие, притоки основного большого оврага Холодной вершины, их заровняли бульдозером – получилась такая чаша. Воды там собирается достаточное количество, и вот, появился у нас славный родник святого Владимира в результате этих всех деяний кладбищенских. Казалось бы, срубили лес, должна быть засуха – нет, овражки-то перекрыли, водичка стала уходить в грунт, пропитываться через землю… Товарищи вот ходят, пьют, купаются – нормально. Я с некоторыми беседовал, они отвечают: так она же профильтровалась. Но это, мне кажется, на любителя, профильтрованная вода со ста тысяч покойников.

Иногда проходишь по кладбищу – встречаешь массу знакомых. В городе идешь – никого нет, а там – полно знакомых. Кладбище приближается к городу, надо всё-таки подумать нашим товарищам, что с ним делать. Может, хоронить более рационально. А то у некоторых – с могилы можно ракету запускать… Смотришь, за границей – там более плотненько хоронят. В Туле я был – даже старинные захоронения сделаны очень плотно. А тут – с буржуйским размахом. Может быть, неплохо и кремацию попробовать. Один мой знакомый недавно отошел в мир иной, так он ещё при жизни заказал, чтобы его кремировали. Супруга отвезла его в Нижний — так можно было бы и здесь это сделать. Ещё он заказал, чтобы его прах рассеяли над водами нашей священной реки, только не Сатиса, а Сармы, и она так и сделала.

[i] Отрывок из воспоминаний Р.И. Островской на эту же тему: «Новое кладбище организовалось в 52 году. Мой дед умер в 48 году в марте, и в марте 53-го года его перевезли на новое кладбище. Кто умирал в лагере, их на поселковом кладбище не хоронили. Всех не перевезли, перевозили только тех, кто писал заявление. Перевозили заключенные. Подавали машину, полуторку, на троих покойников. Достанут, хлоркой каждого посыплют и везут. Если гроб старый сгнил, клали в новый. Некоторым разрешали открывать. Моя бабушка не разрешила открывать деда, потому что, если открывать, то надо по новой отпевать, а с отпеванием была проблема — эпоха атеизма».