Окончание. Начало ЗДЕСЬ, продолжение ЗДЕСЬ
Режим
Милиционер почти каждый день проверял прописку. Клементьев приходил каждый вечер в нашу комнату, проверял паспорта. Не дай бог, кто-нибудь чужой был в квартире после 10-ти — выгонит. Очень было строго.
В начале 1960-х, у кого была дома карта Горьковской области, то её надо было сдать работнику 1-го отдела, ставили на неё шифр ДСП. Потому что по изгибу Сатиса можно было догадаться, где Саров. И приносили люди, сдавали. Карты потом не возвращали.
Проволокой обнесли зону в 47 году, а сигнализацию к ней подвели в 48-м. Пока не провели сигнализацию, ещё можно было подкопаться под ограждением, так что к некоторым приходили родственники. И к нам тоже пришёл родственник. Ночью стучится — мы перепугались до смерти. Предупреждали: если найдут, кто подкопал, то выгонят не только его, но и того, к кому он пришёл. Отец спросил: Пришёл один? — Нет с другом. Пошли туда, где остановился этот друг. Пришли, отвели их ночью к месту, где они лопату бросили и проводили назад.
На КП [контрольно-пропускной пункт] всегда стояли офицеры. Пропуск выписывался на взрослого (совершеннолетнего), а дети записывались на обратной стороне пропуска, там записывали ФИО ребёнка, номер и серию свидетельства о рождении, когда и кем выдано. Работало КП, как магазин, по расписанию. Кажется, с 6 утра и до 7 вечера. Если опоздал, то офицер не пропустит. Опоздавшие ночевали в Цыгановке.
Каждый мог выехать из города раз в год, в отпуск. Нам некуда было ехать. Мы поехали первый раз за зону в 51 году. Отец написал в заявлении на пропуск мое имя — Раиса, а мать знала, что моё имя в документе изуродовано [при регистрации произошла ошибка и имя ребёнка записали как Раида, это имя записано во всех документах Р.И. Островской]. Стоял на КП тогда капитан Колчин, он жил рядом с нами, он знал, что я дочь Ивана. Колчин говорит: Иван, а у тебя дочь не Раиса — Как не Раиса? — Читай. Отец закричал на мать: Ты куда глядела?! Так отец узнал моё официальное имя. Мать перепугалась, дар речи потеряла. И до конца жизни она ему не призналась в своей ошибке.
Пропуск выписывали по ходатайству начальника. Я подавала заявление Веретенникову. Веретенников пишет: прошу разрешить выезд на период отпуска. Секретарь начальника сам относил моё заявление в Режим, не я. А получать пропуск надо было идти самой с паспортом.
Решили, когда закрыли город, что надо переписать его население. Прошли по всем кельям, и в каждой келье оставили анкету. А треть жителей были неграмотными. И стали люди бегать, искать грамотных. Многих выручал директор кирпичного завода дядя Вася Купреев. Всех людей переписали и сдали анкеты в режим. Можно было вписать каждому главе семьи то ли 6, то ли 7 человек родственников, а у всех по десятку. И, чтобы вписать всех, надо было идти в режим и просить дополнительный вкладыш. Но не все об этом знали. У моей бабушки было 9 человек в семье, но она записала только шестерых, на кого были строчки в анкете. В результате оставшихся не пустили в город на её похороны, не потому что что-то с ними было не так, а потому что места в анкете не было. А надо было просто пойти и взять вкладыш.
Курчатов и Харитон
Однажды отец пришёл с работы, было начало шестого, лето. Говорит: Райка, иди посмотри мужика, коий стоит у Пятиглавки, коий с бородой, второго не гляди [это был телохранитель]. Я тут же выскочила, а человек, на которого показал отец, был высокого роста, и я маленькая между ними встала, смотрю. Запечатлела. Бегу: папа, а это кто? — Покуда тебе знать не надо.
6-й класс. Физика. Тогда дети сами покупали себе учебники. Я открываю учебник — а там портрет Игоря Васильевича Курчатова. Показываю папе: вот этот дядька у нас был! — Правильно, молодец, запомнила.
Наши два парня, молодые специалисты Толик и Юра, после техникума сюда приехали и тут — первая получка. Надо отметить. Жили они в общежитии [современный адрес этого дома — Мира, 28]. Купили у Соскова бутылку красного вина и пошли кататься на лодке. Открыли бутылку в лодке — алкоголики мы что ли из горла пить? Вон на берегу мужик сидит, давай попросим стакашок. Подплыли: папаша, у вас не будет стакашка? «Папаша» читал книгу. — Наверное, будет. Положил книгу и по тропочке побежал. И тут бежит охранник. Матом их: у кого просите стакашок?! Это Юлий Борисович Харитон! Побежали ребята в общежитие, сдали лодку. Лодочница спрашивает: чего вы не катаетесь, вы же на три часа взяли? — Больше не хотим. Был вечер субботы, потом воскресенье — выходной. В понедельник парни идут на работу, трясутся — наверное, уже пропуска отобрали. Но ничего, всё обошлось. Потом вспоминали и смеялись.
Школа
В школе нас учили водить грузовик. Учитель был фронтовик, садились в машину 4 человека, один в кабину, остальные в кузов. Машина была ГАЗ-51. Учились по дороге на Протяжку. Как поедем на этой машине, обязательно где-нибудь забуксуем.
Когда я пошла в школу, директором 49 школы был Сказко. До него директором был Шашкин. Когда я училась в 10 классе, т.е. заканчивала школу, она уже была 3-я. Хотя и в старом здании 49-й школы в верхнем корпусе Красного дома. А в 3-й школе, директором стал Фокин. Переезжали уже с Фокиным. А потом он ушел директором 20 школы.
На Филипповке тогда была школа, а на Протяжке нет. Их возили в нашу красную школу. Дрезина топилась дровами, ребята часто опаздывали в школу, потому что по пути дрезина часто останавливалась, и машинисты говорили: ребята, мы до школы не доедем, а ну-ка выходите, хворост собирайте.
Если морозы были 40 градусов, все — с 1 по 10 класс, не учились. В классах было холодно; когда -30, можно было ещё в пальто сидеть, а при -40 сидеть уже было невозможно. Речь идёт о красной школе.
В школе была кочегарка и водяное отопление. Истопником в школе работала женщина, тётя Поля. Старшеклассники ей таскали дрова. Она там и жила, в школе.
У меня в начальных классах преподавала Варвара Александровна Каганова. Помню 1-го сентября 51-го года, когда я первый раз пошла в школу. Как и во всех школах, детей построили в каре, выступил директор. Строились мы у входа в школу, со стороны будущего спортивного магазина. Это считался центральный вход. Второй вход был со стороны парикмахерской.
Первый урок должен был быть патриотическим. На уроке патриотизма нам учительница рассказывала, как хорошо мы живём. Я домой прибежала, счастливая: как хорошо, что мы живём в Советском Союзе! Бабушка обняла меня и говорит: да, вы хорошо живёте, хлеб чёрный досыта едите. А мы не ели. Такие были воспоминания о первом учебном дне.
В 5 классе классная у нас была Вера Николаевна Карачинова — Турчина. Географию преподавала Эмма Александровна Рябова. Немецкий — Ирина Александровна Лбова. Русский язык и литературу — Тамара Иосифовна Проскурякова. Физику — Валентина Сергеевна Протасова. Химию — Валентина Николаевна Владимирова, она состояла в обществе «Знание» и постоянно читала нам лекции после уроков. Нашим учителем черчения был Виктор Петрович Доломанов. Пришёл молодым специалистом, а черчение было в 9 или 10 классе. Молодой, красивый. Девчонки ученицы уже здоровые были и начали ему каверзные вопросы задавать. А он краснел. Нам повезло, черчение он преподавал хорошо. Отработал три года и уехал. Потом он в Москве в театре имени Гоголя работал художником — декоратором.
«Девятка»
[Подробнее об этом происшествии смотри воспоминания Русина и Шутова]. Верочку убили Исаеву. Убили в одной из беседок, они стояли в ряд у пляжа на левом берегу Сатиса. Таня Голованова, ей убийство пришили. Таня Голованова ростом как я, Вера была выше. Могу я убить кого-нибудь? Тогда говорили, что не было ни одной смертельной раны, было множество ран, она истекла кровью, над ней издевались. Разговоров было много тогда.
Когда был суд, женщина с лодочной станции слышала, как кричала женщина «Помогите!», эта свидетельница была на суде. Суд был в клубе «Авангард», тогда это был клуб строителей, и всё, что происходило внутри, транслировался на улицу, стояло на улице много людей. А внутрь пускали по пригласительным билетам. Отец у этой Тани был начальником цеха на третьем заводе. Ей 15 лет дали, по максимуму.
После суда с имевшими к нему отношение людьми стали происходить странные вещи. У Тани брат едет на мотоцикле в Ленинград и разбивается насмерть… А защищал её на процессе артист Сотсков, был такой у нас, был он артист и по совместительству — юрист. Он построил в Москве квартиру, собирался уезжать уже (жена была у него певица), и вдруг он умирает скоропостижно.
Суд над Головановой в «Авангарде» трижды переносили для доследования. Убийство произошло в августе, а суд был осенью. Судьёй был Владимирский. С его сыном Владимиром мы виделись в Москве во время матча ЦСКА — Трактор, который закончился со счётом 14:0, я от Третьяка поймала шайбу (по этим подробностям можно восстановить дату встречи). После суда над Головановой судью перевели в Ростов-на Дону. Сразу. А сын остался здесь. Скоро в результате болезни умерла его мать. Прошло ещё несколько лет — заболевает отец. Володя потом уехал в Ростов в квартиру, оставшуюся от родителей. Несколько лет тому назад он умер.
Взрыв Успенского собора
Анатолий Сергеевич Александров, тогдашний начальник объекта, был страшный атеист. Это все знали в городе. Он все силы приложил, чтобы это всё взорвать. Комиссия из Ленинграда дала заключение, что собор тряску выдержит, тем не менее, Александров в Москву несколько раз бумаги писал. Он хотел и башню взорвать.
Взрывали собор по частям, центральную часть взорвали первой. Нас перед взрывом эвакуировали на луга, окна щитами забивали. Перед тем, как взрывать, смотрели, нет ли у кого стёкол с трещинами — чтобы потом, в случае претензий со стороны жильцов, знать. Сирена выла так, что все в городе знали, что происходит. Мне кажется, это был месяц июль, потому что была тёплая погода. На лугу я сидела на коленях у бабушки и плакала. Бабушка сидела на траве, вытянула ноги и плачет, а я тоже плачу. Была там ещё одна старушка, она когда-то служила в Успенском соборе, роста была небольшого, звали её Настя, жила она потом на улице Ленина. А в то время она жила в корпусе, на месте которого потом построили детскую поликлинику. Эта бабушка Настя, в отсутствие священников, крестила в посёлке детей. Я плачу, моя бабушка плачет, а бабушка Настя идёт и говорит моей бабушке: не плачь, храм восстановят, вот она — на меня показывает — у тебя до этого доживёт. Хотите верьте, хотите нет.
Выла сирена. У нас был комендант, фамилия его была на М, точнее не вспомню, у него на щеке был шрам, он, видно, был участником войны, одет был всегда в военную форму без погон. У него был рупор, и в этот рупор он всем кричал, чтобы покинуть здания. Мой двоюродный брат Володя, когда взрывали — а происходило это в несколько приёмов — ни разу не уходил, хотел посмотреть. Хотя окна были забиты деревянными щитами, в щели между ними что-то было видно. Взрывали каждый раз днём.
Обломки после взрыва разбирали с помощью необычного экскаватора. У неё спереди большой совок, он подхватывал обломки, поднимал и через кабину водителя грузил в большой самосвал. Грохот стоял сильнее, чем взрыв.
После разрушения собора нашли чугунную плиту, её отвезли к милиции, она была с текстом. Я хотела прочитать, но не смогла. Стояла там эта плита месяца три, потом куда-то пропала.
О.К. Ширяева
Квалифицированные заключённые работали по своей специальности. Если Ольга Константиновна была хорошим архитектором — работала архитектором. Потом она строила много и по всей стране, в том числе вела отделку театра в Барнауле. Мой брат прилетел однажды в командировку в Барнаул, пошёл в театр, а на нем мемориальная доска в честь О.К. Ширяевой. А в нашем городе нет мемориальной доски в её честь.
Ширяева снимала жильё у Варвары Андреевны Сухаревой. У неё был щитовой дом (за будущим мебельным магазином), Ольга Константиновна снимала у неё комнату. У Варвары Андреевны была дочка Нина, она знала О.К. О.К. её даже рисовала. Прошло много времени. Наше телевидение как-то захотело Ширяеву найти, позвонили ей домой. — Откуда? Из Сарова? Я ни с кем не хочу разговаривать. И О.К. положила трубку. Но журналистка кому-то рассказала, и дошло до Нины, она работала на 3 заводе. Нина пошла на радио, ей дали телефон О.К. Нина позвонила, О.К. её пригласила к себе. Нина поехала к ней в гости, спросила, что ей привезти в подарок (это было в 90-е годы), она сказала: привези мне воды саровской, я объездила весь мир, но такой воды, как в Сарове, нет нигде. Нина у неё несколько дней жила.
В конце спектакля «ШОК» в нашем театре над сценой показаны три фотографии — это жена Рериха, О.К. и Нина. Нина ходила на её персональную выставку. Гостила у неё несколько раз. У Ширяевой была двухкомнатная квартира. В спектакле она пыталась прописать к себе внучку. На самом деле — прописала.
По словам Нины, Ширяева была верующей. В Фильме «Бомба» есть эпизод, когда лагерный пахан сказал ей: «Этой ночью ко мне придёшь». Она рассказывала Нине, что всю ночь молилась Серафиму Саровскому, и как раз в эту ночь пахана перевели этапом в другое место.
Похоронена Ширяева с родителями в Москве, на Богородском кладбище. Дочь её живёт в Праге. У неё есть внуки.
А.А. Лысак
В нашем театре работала артистка Ариадна Анатольевна (Аечка) Лысак. Она снималась у Ивана Пырьева, у Донского. Приехала с первой партией артистов, в 49-м. Среди них были Земский, Лысак и Лысых, следом приехал Николай Васильев, он был диктором радио и телевидения. Аечка снималась в фильме Пырьева «В 6 часов вечера после войны». Другой фильм с её участием — «Сельская учительница», снялась она также в массе эпизодов. У нас она была одной из ведущих актрис. Почему публика невзлюбила её, я вам ответить не могу. Когда Аечка играла роль — некоторые начинали топать ногами. Хулиганьё. Но она играла в театре долго. Ей потом стали давать роли больше в детских спектаклях, из-за того, что было такое хулиганство. У меня нет версий, почему такое происходило. Я думаю, зависть. Всё-таки она в фильмах снималась. Она дружила с Цукерманами, и Зинаида Матвеевна её пожалела и устроила в 4-й сектор лаборантом. Представляете, какое унижение — после сцены колбы мыть. Лысак жила в Селятине под Москвой, там у неё жил брат, похоронена она на Востряковском кладбище, а мать у неё здесь в Сарове похоронена.
Сегодня спросил старожила Л.С.Русина по поводу артиста-адвоката (по совместительству?) Сотскова. Он такого не помнит.
Спросил у Шутова, он тоже такого адвоката-артиста не помнит. Правда, сказал, что адвокат вроде менялся, сначала был один, а уже потом отец Головановой нанял московского адвоката.
Ещё Шутов опроверг то, что брат Головановой погиб после убийства. Он точно помнит, что это было за пару лет до того. Т.к. он в это время встречался с его сестрой, то трудно представить, что он ошибается.
И ещё — в эту публикацию не вошёл один фрагмент рассказа Островской в клубе про 9-ку. Она уточнила дату убийства и это очень похоже на правду — т.к. помнит, что 21-го августа хоронили её подругу, где присутствовала и Исаева. А убили Исаеву (по словам Островской) примерно через 2-3 дня после тех похорон.
«Ольга Константиновна была хорошим архитектором — работала архитектором»…
Это у неё с Зельдовичем была большая любовь!? Хотелось бы написать подробнее…
Хотелось бы больше узнать о школе № 3 — Раиса Ивановна училась с моими сёстрами 1945 и 1949 гг. рождения…