Л.С. Русин вспоминает. VI Река и пруды

Когда мы сюда приехали, то застали природу в первобытном состоянии. Она была ещё не загаженная и не отравленная. Река была достаточно глубокой, омута в ней были. Потом перекаты и омута исчезли, затянулись. Весной были заторы из льда — и вода под заторами образовывала омут. Река дышала. Половодья были такие, что лёд выбрасывало на берег. Сейчас ничего такого вы не увидите. Я в силу любознательности много раз прошёл вдоль всей речки и по берегам, и по дну. Были немножко поглубже места, но в основном по пояс, по грудь. Где стрелка, были места более глубокие.

Плотина городская воду держала. Водосток был не там, где сейчас, а ближе к высокому берегу. Где был водосброс – там берега были обшиты досками. Заслоны были в порядке, некоторые граждане следили, чтобы они были в порядке, они питались от речки, потому что рыба в ней была. Был целый класс таких людей. Назову Очегаву Якова, Аникина, Урутина. Эти люди ловили, и помногу. Во всяком случае, у того же Аникина по полванны рыбы я видел. Я к его сыну ходил в гости и видел.

По плотине ходила узкоколеечка маленькая, по ней ходила тележка, на ней ворот смонтирован, этим воротом поднимали затворы плотины. Ниже плотины был мельничный омут, говорили, что глубоченный. От самой мельницы были только развалины и два дома избяные повыше на горке стояли, в одном из них один мой знакомый жил. Весь пруд перед плотиной был заросшим камышами, камыши были в рост человека.

У Очегавы была лодка, душегубка. Сейчас такую уже не увидите. Как в старину, из цельной осины, но очень неустойчивая, навернуться с неё было пара пустяков, но лёгкая, удобная, сеть с неё легко сбрасывать. И дом у него стоял недалеко от Саровки, рядом с домом, где сейчас профком, ближе к мосту — там был дом Очегавы.

Рыбы было много. Я с одним человеком беседовал, рубщиком мяса, он работал во второй столовой, рассказывал. Милиция устроила облаву на реке и поймала браконьеров, отобрала у них 200 килограмм рыбы — хороший улов, видимо, снасти были хорошие. Рыбу милиция приволокла во вторую столовую, этот человек её порубил, пожарил, пустил в продажу. И с милицией, видимо, поделились. Все были довольны. Только браконьеры рыдали в КПЗ.

Около профилактория плотину стали строить под горой, каждый год бульдозером закапывали русло. Вроде как забота о людях — вот вам, купайтесь. А на самом деле — элементарная глупость и преступление. Каждую весну половодье эту плотину смывало. Земля попадала в омута, и омутов глубоких в результате не стало.

Река сначала была не больно глубокая, но начальство в городе в этом отношении проявляло заботу, придумали земснаряд, и даже не один. Один земснаряд Бассейн отсасывал, другой начал от Маслихи речку чистить. Это было зрелищно, потоки воды и грязи шли на тот берег, кусты и деревья срубили, всё заваливали песком. Мощный был земснаряд, он и рыбу засасывал. Можно было подежурить и рыбы набрать, глушенной и живой.

Л.С. Русин на реке за Маслихой. 1963 год

Потом там был водный стадион построен с трибунами, трибуны на той стороне, где Дом учёных. Был плавательный бассейн. На лодочной станции были не только лодки, но и гири, и, может быть, и штанги, и ещё какие-то спортивные снаряды, разным спортом можно было заниматься. Были и катера.

Потом земснаряд пошёл чистить дальше, к колокольне. Там была большая заводь – кольцо, её завалили. Начиналась она, где сейчас новый висячий мост, а кончалась, где новый бетонный мост. Шла кольцом вокруг всей низины под крутым берегом. Потом она превратилась в ряд озерков, а вначале был поток, из неё вытекал мощный ручей ледяной воды, сине-зелёного цвета. Если были на Светлом озере, так похожа была вода. Растительности в заводи было мало, потому что вода была ледяная, родниковая. Мужики лазили с бреднем, жаловались, что ломит. Но лини жили в этой ледяной воде.

Где сейчас стадион «Авангард», было ещё озеро, отдельное от кольца. Оно было более мелкое, но обширное. Я по нему ещё катался на плоту. Но озеро было заросшее, травы было много. Таких было ещё несколько озерков по этой пойме. Всё это засыпали. С одной стороны, конечно, правильно, потому что была масса комаров. И заводь около монастыря засыпали. Жалко. Заводь, вытекающая из храма, была довольно обширная, с камышами.

Потом земснаряд пошёл дальше, к стрелке, к Брюханову, местами срезал берега. Большую работу сделал по засыпанию болот, комаров стало меньше. Ещё боролись с комарами так: заливали всё мазутом. Полезешь рыбу ловить – весь в мазуте.

Рыба водилась крупная в нашей реке. Не только в пределах нашей проволоки, но и за ней. Я опрашивал некоторых граждан, которые жили ниже по течению. Рыбы было очень много. Но потом появились саровские граждане, которые обороняли периметр. Порядка, видимо, сроду никогда не было, ни при царях, ни при коммунистах. У них и взрывчатка какая-то свободная появилась, или гранаты. И они беспощадно бросали взрывчатку в саровские омута. За зоной, тут они побаивались. Вскорости всю речку выбомбили. А потом Саров тут стал развиваться. Очистные сооружения были примитивные. Мне дама одна из Аламасова рассказывала. Она в город попозже попала, а жила раньше в Аламасове. Вот, рассказывала — идём мы на речку купаться, а там целый плот дерьма из Сарова плывёт. Мы скорее на берег выбегаем, дерьмо проплывёт — мы опять в речку купаться.

В верховьях у Кремешков замечательные были места. Рыба хорошая ходила: голавли, язи, щуки. Были и крупные. У меня поначалу никаких рыбацких снастей не было, я только ходил как краевед, любитель.

Дорога проходила Пурдошки — Кремёнки через наши Кремешки. Я застал ещё эту дорогу в полузаброшенном состоянии, мост ещё сохранялся полуразрушенный. Он находился ниже метров на 200 последнего висячего моста перед Баклашихой. Мост был деревянный, он хорошо был сделан, по нему ещё можно было пешком пройти. Сваи стояли ещё долго. Даже насыпь немножко сохранилась и въезд в гору, по ней сейчас дачники въезжают. Дальше эта дорога шла мимо профилактория, с угла на угол квадрат с соснами пересекала. Потом дорога через Филипповку уходила дальше, частью дорога даже сохранилась. В.М. Ганькин любил это дорогу, поддерживал её, ему хотелось, чтобы она сохранилась, он на машине нарочно проезжал по ней по несколько раз, чтобы дорога не зарастала. Потом Ганькин перестал по ней ездить, опять дорога стала зарастать.

Протяжкинский пруд как-то восстановили. Первый раз сделали всё, только весной забыли открыть. Вода поднималась, поднималась, бока подмыла, и всё это вновь построенное сооружение рухнуло вниз. Залатали, но потом уже следили.

В Протяжкинский пруд запускали рыбу. Были сторожа, охрана, посторонним ловить было нельзя. Осенью воду сливали, я наблюдал за всем этим делом. Вода сливалась, рыба вычерпывалась большими бреднями и шла в продажу. Но, гляжу — вода ещё не успела полностью слиться — едут машина за машиной: милицейская, из горсовета, ещё какие-то машины, набивают мешки рыбой и уезжают. Вот такая закономерность. А обычных граждан охрана не пускает.

На Варламовском пруду тоже водосливчик сделали нормально, одно время и в него запустили рыбу. Какое-то время разрешали ловить с удочкой — набежала толпа рыбаков, ловили с берега, с плотов, клевало. Потом пруд забросили, не совсем, но халатно стали относиться к нему. Еду я однажды мимо Варламовки. Весна. А все берега пруда завалены мёртвой рыбой. Если рыба запущена, её надо вовремя поймать. А если ты ещё по глупости воду слил из пруда, то будет замор. Аналогично было, впрочем, и на Илёвском пруду.

Схема поймы реки в 1952 году

Лев Сергеевич на зимней рыбалке. Справа на заднем плане видно здание лодочной станции