Подлинная история объединения «Саровская пустынь». VIII Пещеры

В начале данного повествования я уже упоминал про пещеры. Действительно, поиск и находка саровских подземелий были, конечно, одним из самых ярких, а наверное и самым ярким событием в жизни «Саровской пустыни». И то, что кто-то пытается теперь приписать эту заслугу другим, особенно несправедливо.

Поиск подземелий стоял в планах Исторического объединения с самых первых дней его существования. Только подступиться к этой проблеме было непросто.

В далёком (уже) детстве я, как и многие саровские мальчишки, по подземелью лазал. Точнее, не по самому главному подземелью, а по тому небольшому их участку, который был доступен в 1960-х. Это был ход, начинающийся западнее нынешнего главного входа в пещеры, сейчас закрытый гаражами. Чтобы попасть в этот ход, мы с приятелями должны были сперва какое-то небольшое расстояние проползти, потом можно было подняться в полный рост и пройти по поднимающемуся немного вверх коридору 10-20 метров до завала. Сейчас этот ход закрыт, но во всяком случае он давал нам представление, как могут выглядеть искомые саровские подземелья.

На первом нашем историческом вечере мы говорили о пещерах и даже показывали фотографии подземного хода, который идёт от подвала Архиерейского дома (тогда вестибюля театра) в сторону монастырской площади. Этот ход шёл на небольшой глубине, и только потом, изучив документы, мы поняли, что к пещерам он отношения не имеет, а имеет отношение к системе отопления Успенского собора. В подвале Архиерейского дома стоял отопительный котёл, а под землёй были проложены от него трубы к собору. Попросту говоря, это были монастырские коммуникации.

В общем, с пещерами получалась такая вещь: все знали, что они вроде бы есть, но никто точно не мог сказать, где они. Возникали даже мысли, что может быть, их вообще нет. Взрывали же в начале 1950-х годов соборы, вот тогда и пещеры могли засыпать.

Правда, периодически к нам приходили люди (да мы и сами таких разыскивали), которые в ещё более далёком, чем моё, детстве лазали не по тому жалкому аппендиксу, а по настоящим, подлинным подземельям. К сожалению, все эти старожилы не могли, как правило, указать точное местоположение входа. А для того, чтобы начать копать, было желательно знать поточнее, где вход.

Но зато благодаря старожилам мы знали, что существовала подземная церковь, а заодно приобщились к целому букету различных баек про пещеры: что ходы шли до Дивеева, что внутри тёк ручей, что пещеры были в несколько ярусов и т.п. Про клады и говорить нечего, — мы мечтали, что когда в пещеры всё-таки попадём, найдем там что-нибудь монастырское, даже не обязательно, чтобы из золота.

Отдельным вопросом стоял возможный план подземелий. Первым планом, попавшимся к нам в руки, был план из «Записок Афанасия Илларионовича», изданных в 1904 году, но написанных в XVIII веке. Вызывало интерес то, что проходы на этом плане назывались «улицами», что, как нам казалось, свидетельствовало об их значительной протяжённости. Отсюда и название, которое мы дали пещерам на нашем вечере – подземный город. То есть, заочно он нам представлялся чем-то большим.

Один раз кто-то принёс и показал под большим секретом план пещер, якобы тайно вынесенный из КГБ. Дескать, в первые годы существования секретного объекта службы безопасности обследовали пещеры и составили этот план, и что он ещё не рассекречен. Только потом выяснилось, что этот план вообще не имел никакого отношения к реальности, а уж из КГБ он был или нет – осталось под вопросом (Недавно копию этого плана обнаружила в Петербурге М.А. Рогозина. В действительности он был выполнен в 1949 году Ленинградским НИИ, проектировавшим застройку Сарова). Немного позже отличавшийся от предыдущих план расположения пещер был обнаружен нами в саранском архиве. Только вот определить, какой из планов соответствует действительности, а какой нет, можно было только попав внутрь пещер, — практика ведь критерий истины.

О том, что существовали люди, утверждавшие, что ходили подземным ходом из Сарова в Дивеево, я уже упоминал. А был ещё и вот такой случай. Как-то раз нам кто-то позвонил и сообщил сенсационную новость, будто бы в Дивееве открылся провал в земле и это не что иное, как ход в Саров. Нам даже указали, где точно этот провал находится. Конечно, мы с Агаповым туда сразу рванули. На месте «подземного хода в Саров» была какая-то помойка с еле заметной ямой…

Периодически аналогичные «провалы в подземелья» случались и в других местах. Уже много позже я прочитал в одном научном сборнике статью, в которой были собраны и систематизированы легенды о различных искусственных подземельях (Ю.В. Полева. Культовые пещеры как объект повторной мифологизации // Спелестологические исследования. Ежегодник РОСИ 2001, вып. 3, М., 2002). И не удивительно, что все наши местные байки просто в точности совпали с общими закономерностями. Например, если есть мужской монастырь с пещерами, то обязательно существует легенда, что он соединён подземным ходом с ближайшим женским монастырём. И расстояния тут не преграда, зафиксирован случай, когда между монастырями было больше ста километров, а легенда тем не менее была. То же самое касается и протяжённости пещер (по легендам она всегда гораздо больше, чем на первый взгляд), их нескольких ярусов и даже источника с водой. В общем, тут наши местные творцы легенд оказались не оригинальны. Но легенды легендами, а вход в пещеры надо было искать.

Летом 1990 года в городе работала геодезическая экспедиция какого-то петербургского предприятия или института. Её участники утверждали, что при помощи съёмки картограммы неких полей или ещё каких-то физических свойств грунта, они могут установить картину расположения подземных полостей. Я не запомнил физического принципа их работы, потому что и до того, как они взялись за дело, эта затея представлялась мне обыкновенной панамой, и результат показал, что я был прав. Но убедить Агапова не прибегать к их услугам у меня не получилось. (Напоминаю, что в то же самое время он активно вёл работу и в клубе любителей аномальных явлений). Он где-то раздобыл довольно приличные деньги, заключил с этими парнями договор, и они нарисовали ему карту подземных ходов под монастырём, ничего общего с реальностью не имеющую.

Оставался не опробованным единственный, зато самый надёжный прибор для обнаружения подземелий – лопата. Человеком, который уверенно указал нам положение входа, был Лев Сергеевич Русин. Мало того, что он показал, где должен быть вход, он ещё сказал, что будет копать с нами и своё обещание сдержал. Итак, в апреле 1992 года мы принялись за работу.

Хочется напомнить, что время то было довольно бурное, а чаще сумбурное. В конце 1991 года распался СССР, повсюду шло формирование новых структур власти, простым массам (то бишь, нам) казалось, что вот-вот, — и наступят вожделенные свобода и демократия. Городская власть, появившаяся вместо разогнанного горкома КПСС, ещё не заплыла жирком, мафиозные структуры только формировались, и ко многим вопросам тогда руководство подходило неформально, не бюрократически. В общем, разрешение на земляные работы «Саровской пустыни» было выдано без лишних проволочек. Все, в общем-то, понимали, что мы работаем не за деньги, и что никому нисколько за это в откат не идёт. А ещё нередки были случаи, когда первые лица города появлялись вечерком у нас на раскопе, чтобы поинтересоваться, не нашлось ли чего любопытного…

Копали вечерами, после работы, три дня в неделю, то есть через день. Но Агапову ведь надо было что-то делать и в остальные дни недели! И он затеял тут же параллельно искать тем же раскопочным методом Ближнюю пустынку Серафима Саровского. Конечно, вести сразу два объекта, да ещё таких непростых, да ещё после основной работы мог только Агапов. Простые люди, вроде меня, могли сосредоточиться только на одном из этих объектов, и я выбрал пещеры. О раскопках купальни будет рассказано ниже, здесь я лишь вспомню, что, конечно, многие наши люди участвовали в работе и там, и там – по желанию. Когда намечались какие-то авралы, то больше штыков приходило туда, где они были больше нужны. Я вот тоже иногда копал купальню, но больше время там проводил Володя Селезнев. Ну а вообще-то не буду сейчас подробно перечислять всех, кто раскапывал пещеры – это весь списочный состав «Саровской пустыни» на тот момент, плюс сочувствующие. Работал с нами тогда, например, один человек, никто не знал откуда он пришёл и кто его позвал. Просто пришёл и всё, захотел помочь. Мы даже не знали, как его зовут, – он одинаково откликался на имена Анатолий и Николай.

Чтобы можно было представить себе нашу работу, придётся рассказать о месте действия. Участок северного склона монастырского холма около церкви Иоанна Предтечи тогда представлял собой сплошную бетонную стену, и вопрос был в том, где именно за этой стеной находился замурованный вход в пещеры. Если бетоном был залит и сам вход, тогда наша задача без взрыва стены не решалась, и попадание в пещеры откладывалось на неопределённый срок. Но был участок стены, где она отходила от подошвы холма, а промежуток между ними высотой метров в пять был засыпан землёй (и, как потом оказалось, строительным мусором). Именно в этот промежуток указал нам Лев Сергеевич, причём утверждал, что вход в пещеры находится в дальнем восточном углу этого промежутка. Впоследствии оказалось, что Русин ошибся метров на пять, и нам пришлось вынуть лишние кубометры грунта, что при полном отсутствии механизации задержало нас не меньше, чем на месяц. Но, вообще-то энтузиазм Русина и его уверенность в успехе нас поддерживали, ведь нам подземелья представлялись тогда чем-то неконкретным и даже иллюзорным. Мы бы не очень удивились, если бы оказалось, что они и вовсе не существуют, как, например, не существует Атлантида, хотя её много людей и с не меньшим, чем наш энтузиазмом разыскивают до сих пор.

Таким образом, понятно, что хотя вход, по-видимому, находился на уровне подошвы холма, добираться до него пришлось сверху, от верхнего края бетонной стены. Яма росла с каждым рабочим днём. Затрудняло процесс то, что, как я уже говорил, приходилось в основном вынимать не грунт, а строительный мусор с камнями, кирпичами и пр. обломками. Когда извлечённое уже не было куда складывать, Агапов или Селезнёв с кем-то договаривались, и откуда-то приезжал самосвал, в который мы сверху сбрасывали добытый грунт.

Сейчас я понимаю, что мы тогда работали с грубейшими нарушениями техники безопасности. Яма наша была глубиной метров до пяти, но её борта мы никак не крепили, кроме как несколькими жердями, вырубленными из кустарника, росшего здесь же на склоне. Но, видно, дело мы делали всё-таки богоугодное, и нас несчастные случаи на производстве миновали.

Примерно через месяц работы показалось дно, но входа там мы не обнаружили. Это был момент разочарования. Энтузиазм спал до минимума, но мы приняли решение двигаться вдоль холма, засыпая уже вырытое пространство, тем самым постепенно сдвигая яму к западу. И через некоторое время мы откопали кирпичную кладку. Потом кладка сделала небольшой поворот, что намекало на некую строительную конструкцию. И вот наступил день, когда в кирпичной кладке наметился арочный свод и его удалось расчистить до ширины, в которую смогли пролезть самые стройные члены Исторического объединения.

Должен признаться, что этот момент я пропустил. Именно 22 июля я по какой-то – сейчас уже не помню – причине на раскоп не пришёл. Поэтому детали этого исторического момента я могу привести только со слов других. Вход открылся уже в самом конце рабочего дня, когда стемнело и пора уже было убирать инструмент. Никто в тот вечер внутрь не полез, лаз присыпали землёй и разошлись до следующего дня, чтобы продолжить изучение свалившегося открытия уже с необходимым снаряжением: фонарями, касками и т.п.

Когда на следующий день я пришёл на место работ, то застал не совсем обычную картину. Народ собрался раньше срока, но вместо того, чтобы работать, то есть кидать и переваливать камни и землю, все стояли кучкой и смотрели, уставившись в одну точку. Подойдя ближе и ни о чём не подозревая, я и увидел тот самый лаз, о котором уже было сказано. В лаз уходил кабель.

[Примечание К.И. Ткачёва:

Днём раньше, уже к самому вечеру (раскоп тогда углубляли вдоль выше упомянутой стены) мы остались втроём – Дима Троцюк, я и ещё кто-то. Копали по одному, меняя друг друга. Когда я спустился к месту наших изысканий и откинул несколько лопат грунта, в земле появилось небольшое отверстие с ладонь, из которого повеяло холодом. Со словами «кажется мы нашли то, что искали» я сразу стал его расширять. Да, это оказался вход. К этой находке мы не были готовы – не имели с собой ничего светящегося (ни фонарей, ни свечей), поэтому и не стали в тот день первопроходцами, но всё равно радость нас переполняла].

Таким образом, первые люди полезли под землю на следующий день после открытия входа, соответственно подготовившись к этому. Это был, конечно, Агапов вместе с Лёшей Недошивиным и Валерой Ганькиным. Тем, кто находился в этот момент снаружи, показалось, что они отсутствовали очень долго, народ уже начал беспокоиться, но когда те появились на поверхности, они сказали, что по их ощущениям прошло всего несколько минут. Я потом и сам испытал этот эффект, — в подземелье как-то по-другому течёт время. В общем, в первый день выяснилось, что подземные ходы существуют и что пройти по ним можно, а насколько далеко – ещё предстояло выяснить.

Меня быстро ввели в курс дела, и мы все полезли внутрь. Хочу напомнить, что плана пещер тогда у нас не было, и мы ощущали себя совершенными колумбами, подплывшими к Индии. Кроме того, было страшно. Мы не знали не только планировку, но и техническое состояние пещер. В общем, что мы там увидим, не знал никто.

В.Ганькин и вход в пещеры

А у меня к тому же не было фонарика. Я присоединился к Диме Троцюку и вдвоём мы полезли в ход, который шёл налево от входа. Основная масса народа поползла в это время вправо по направлению к, как потом выяснилось, подземной церкви по ходу лучшей сохранности. Я пытался от страха уговорить Диму пойти туда же, но ему хотелось приключений, а я был к нему привязан и не мог действовать самостоятельно. После, как мне показалось, бесконечного путешествия мы оказались в концевой камере – келье, которая сейчас среди нас часто называется кельей Агапова. Расскажу, почему её так назвали.

Оказавшись в келье, мы стали первыми её исследователями в новейшей истории Сарова. Но через некоторое время мы услышали шум, – к нам кто-то приближался. И не от большого ума мы решили над этим кем-то подшутить, попросту говоря, испугать, выскочив из-за угла. В общем, этим кем-то и оказался Агапов, он не знал что в келье кто-то уже находится, и эффект оказался довольно сильным. Нам потом с Димой стыдно было, — ведь человека могла запросто и кондрашка хватить.

Ну а потом все собрались в помещении, которое сейчас носит название зала с аркой. Тогда кто-то сказал, что арка напоминает звонницу, и это название потом долго было в ходу и даже до сих пор иногда употребляется. Каждому хотелось поделиться своими персональными открытиями. Ну и бутылка шампанского была тогда торжественно распита. Так саровские пещеры были явлены городу и миру.

Первые люди под землёй

Вернувшись домой под грузом впечатлений, я пролежал в постели, до утра не сомкнув глаз. Такое со мной произошло единственный раз в жизни.

Сейчас в подземельях проведёны свет, сигнализация, пол вымощен и даже сделан пожарный запасной выход – до чего монахам триста лет назад было не додуматься. Тогда же вид пещер был совершенно иной. Во-первых, там совершенно по-особому дышалось, воздух был стерильный — совершенно без каких-либо посторонних запахов, проникающих с поверхности земли. Пол пещер был покрыт слоем тончайшей доломитовой муки, которая за многие годы была туда нанесена просачивающейся водой. Оставить след на таком полу казалось кощунственным. Потолок церкви и основных ходов был покрыт копотью от свеч и факелов, а поверх копоти потолок и верх стен покрывали надписи. Их стерли в процессе реставрации, но содержание их я когда-то записал. Кстати говоря, по дате самой поздней надписи – 1956 год – можно установить, когда пещеры были закрыты. То есть здесь не ступала нога человека 36 лет.

После того, как пещеры были открыты, их стало можно изучать. Антон Маслов снял план подземелий, и через некоторое время мы в них уже ориентировались довольно неплохо. Проводили фото и видеосъёмку. Один раз Агапов с Антоном даже переночевали вдвоём в пещерах. Рассказ их об этом приключении был довольно интересным. Оказалось, что в абсолютной темноте по прошествии некоторого времени их глаза, непривычные к таким условиям, стали вдруг что-то «видеть»: какие-то предметы, окружающую обстановку. Это, как мне кажется, немного приближает нас к пониманию главного вопроса о пещерах: а зачем они были нужны монахам? Но это уже тема другого разговора.

Встал вопрос: что с пещерами делать? Мы были довольны тем, что преподнесли городу такой подарок, но город принять его был не готов. В первую очередь необходимо было, расчистив вход, сделать его недоступным для всех подряд. Нам тогда помог Иван Ситников (Иван Иванович Ситников — депутат городского совета, потом – председатель городской думы), где-то по его заказу сделали железную дверь, и мы её установили. Но слухи об открытых подземельях уже поползли по городу, и в наше отсутствие туда стали проникать другие любители острых ощущений. И железная дверь была не помехой для них. Ломом или чем-то подобным они долбили в наше отсутствие кирпичную кладку, этим же инструментом отдирали дверь и проникали внутрь.

То, что некоторое довольно продолжительное время пещеры были доступны не только исследователям, оказалось им совсем не на пользу. Каким-то вандалом была уничтожена надпись на стене подземной церкви, сделанная в 1711 году в память о её освящении. Этот нелюдь, видимо решил, что за надписью скрываются сокровища и аккуратно сбил её. У нас не было возможности постоянно охранять вход в подземелья, и они одно время стали просто превращаться в бомжатник. Преимущественно в детский. Как-то раз эти детки подожгли в пещерах автомобильную шину. Из вентиляционной шахты (её открыли под стеной Детской школы искусств) повалил чёрный дым. Приехала пожарная машина и стала лить в шахту воду, а шина-то горела совсем в другом месте, просто шахта была единственным местом, куда дым мог выйти. Можете себе представить, как это всё было «полезно» для сохранности памятника XVII-XVIII вв.

Однажды я зашёл в пещеры и застал там группу малолетних «спелеологов». На мои замечания они отреагировали своеобразно: когда я зашёл довольно далеко внутрь, они подожгли между тем местом, где я находился и выходом кусок плексигласа, и мне было довольно неприятно потом из пещер выбираться. В другой раз меня попросили провести в какой-то школе беседу по краеведению, и я решил рассказать ребятам о том, что поинтереснее – про пещеры. К моему удивлению, большая часть пацанов из этого класса в пещерах к тому времени уже побывала, а когда я говорил про подземную церковь, кто-то из мальчишек заметил: «А, это там, где Сашка нагадил».

В общем, борьба с этой стихией поначалу шла не в нашу пользу. Пришлось засыпать вход в подземелье капитально – слоем в пару метров земли. Повторить наш раскопочный подвиг современные беспризорники были уже не в состоянии. Слово «беспризорники» я употребил не случайно. До 1956 года вход в пещеры был открытым и во времена детской трудовой колонии, и во времена сталинских лагерей. И никому ни из малолетних, ни из взрослых преступников не пришло тогда в голову уничтожить надпись 1711 года. А наш с вами современник это сделал. Вот и говори после этого о социальном прогрессе.

В 1992 году в городе по договору с администрацией начало работу московское проектно-реставрационное предприятие «Симаргл». Но начали они не с пещер, а с паспортизации и обследования наземных памятников (мы тоже принимали в этом участие). В конце концов, город нашёл деньги и на восстановление пещер, но произошло это значительно позже – в 1997, кажется, году.

Спустя полгода после того, как «Саровская пустынь» проникла в подземные ходы, произошла самая крупная на нашей памяти авария, связанная с пещерами. Конечно, это совпадение, но многозначительное. Провалы, рассказывали, случались и раньше, но их ликвидировали просто, засыпая просадки на дневной поверхности землёй или песком и поправляя асфальт. Эта авария была посерьёзнее. Произошла она 16 декабря 1992 года примерно в 11 часов утра. Именно в это время на городском водозаборе почувствовали большую утечку воды – около 500 кубометров, а потом на монастырской площади случился провал. Напротив междугородного телефонного узла в яму провалилось дерево по самую крону. Затронул провал и проезжую часть проспекта Мира, хорошо, что тогда там никто не проезжал. Оказалось, лопнула старая водопроводная труба, проложенная ещё в начале 1950-х годов.

Агапова в этот день в городе не было, и из администрации города позвонили мне на работу и попросили срочно прибыть на место происшествия. Я обзвонил ещё, кого смог и поспешил туда. Вид был, конечно, интересный. Но самое любопытное для нас оказалось то, что открылся провал в подземный ход, о котором мы ещё не знали, и который не соединялся с большой системой подземных ходов, к тому времени обследованной нами. Я уже упоминал, что в том же 1992 году к работе на монастырских памятниках приступил «Симаргл». Его сотрудники проводили поиск по архивам, и в Тамбове они нашли план пещер 1802 года, на котором были обозначены некоторые загадочные ходы, отсутствовавшие на других планах. Вот в такой ход дерево и провалилось. На подмогу мне подоспели Антон Маслов (По воспоминаниям Антона Маслова, за ним прямо на работу, на производственную площадку приехала милицейская машина, посланная от городской администрации. Милиционеры усадили Антона в неё и увезли без объяснения причины. Смех был в том, что как раз накануне с площадки украли медные детали, и коллеги решили, что Антона «повязали» именно по этому поводу.) и Костя Ткачёв. Пока мы стояли и обдумывали план дальнейших действий, подъехал Валерий Николаевич Такоев, поинтересовался, как идут дела.

До тех пор, пока провал не засыпали, у нас было время обследовать нежданно-негаданно свалившийся на нас подземный ход. Мы, как пришли с работы без спецодежды и оборудования, так и полезли вниз. Не было фонаря, и мы для света запалили найденный где-то кусок оргстекла. А ещё мне прямо на голову, когда я был в яме, рухнул довольно большой кусок мёрзлого грунта. Он пробил мне голову до крови даже через меховую шапку.

Открывшийся ход был метрах в пяти от поверхности, то есть выше по отношению к главному подземелью. Сохранность его была значительно хуже и вообще, создалось впечатление, что им почти не пользовались – в отличие от ранее виденных нами ходов этот совсем не был закопчён. Антону удалось сделать съёмку плана этого хода, но пройти его нам далеко не удалось, всего метров пятнадцать в одну сторону и метров пять – в другую. Коридор уходил вниз, возможно, на соединение с главными пещерами, и был весь забит грунтом после аварии.

Вечером пришли и другие любопытные члены «Саровской пустыни». В подземном ходе была распита ритуальная бутылка шампанского, а пустая посуда с какой-то даже, кажется, запиской внутри была оставлена там же — на память потомкам, — мы понимали, что в обозримом будущем никому в этот подземный ход попасть не удастся.

На следующий день провал стали засыпать песком и щебёнкой. При этом – по технологии – эту смесь проливали большим количеством воды из брандспойта для лучшей усадки. Представить, что творилось в это время в пещерах, было страшно. Впрочем, мы поняли это, когда проникли туда, это произошло через три года.

Тогда же городским властям надо было срочно решать, что делать с этим провалом. Когда всё произошло, было, естественно, перекрыто движение по монастырской площади в одну сторону. И это было неудобно, город оставался без одной из главных своих автодорог. Нас с Антоном тогда пригласили на совещание, которое проводила по этому поводу городская администрация. Дело в том, что когда Антон залез в самый узкий конец хода (я туда не проходил по габаритам, да и посмелее меня Антон), он заметил, что рядом с ходом есть ещё одна подземная полость, в перспективе такой же провал, и рассказал об этом всем. Помню, меня удивило тогда, что присутствовавший на совещании руководитель дорожной службы заявил, что он отвечает только за дорожное покрытие, — то, что под ним его не касается. В общем, городские власти подумали, подумали, да и открыли снова движение по этой улице. Теперь вопрос стоит так: что произойдёт раньше — очередной провал или превращение монастырской территории в пешеходную зону.

Мы вновь открыли вход в подземелье лишь летом 1995 года. То, что мы там увидели, нас сильно огорчило. Во-первых, многие ходы, особенно те, что были ближе к месту провала, оказались непроходимы – забиты нанесённым сверху грунтом. Во-вторых, оказалась утрачена былая чистота воздуха: сверху намыло грунт, содержащий органику, и продукты её разложения при большой влажности очень даже ощущались нашими носами.

Судя по следам доломита на стенах, пещеры довольно продолжительное время стояли затопленными. Была зима, грунт замёрз и не пропускал воду. Только весной вода нашла себе выход, Валера Кожевников говорил, что видел доломитовые шлейфы в русле Саровки, возможно, вода из пещер ушла туда. По черте уровня затопления, однако, удалось уточнить структуру пещер по вертикали. Оказалось, что самая низкая точка пещер – в подземном храме у алтаря, туда, по-видимому, вода и просочилась. В пещерах стали попадаться предметы, попавшие туда из размытого культурного слоя монастырской площади (об этом речь пойдёт ниже), и, как следствие, после таких находок некоторые фантазёры повели разговор о том, что эти находки связаны с жизнью в пещерах в домонастырские времена и т.д.

На этом первый этап открытия и изучения пещер можно было считать законченным. Через некоторое время городская власть нашла деньги сначала на обследование и консервацию, а потом и на реставрацию пещерного комплекса. Всё это сначала происходило с нашим участием, но со временем это участие становилось всё меньшим и меньшим и со временем сошло на нет. Не потому, что мы утратили интерес к подземельям. Просто специалисты и управленцы научились обходиться без нас. В эту область пришли деньги и профессионалы, работающие за деньги. Энтузиасты стали не нужны. Но нам, конечно, наиболее ценны наши первые впечатления. Такими нетронутыми и чистыми, как в первые дни после открытия, саровские пещеры уже никогда не будут. Если их, конечно, снова не замуруют.

Продолжение следует