«… БЮРГЕРАМ … БЫЛО НЕ ДАНО ЭТО ОСОЗНАТЬ…»

(Автор – Константин Иванович Ткачёв)

В 2015 году мы отметили семидесятую годовщину нашей Великой Победы. В апреле того же года в Доме учёных прошёл Вечер «Крым вчера и сегодня». На этом Вечере ваш покорный слуга выступил с рассказом «Подвиг Аджимушкая». Ещё тогда я решил, что подготовленный мной материал после Вечера не должен кануть в небытие. И вот, он в дополненном виде, представлен на сайте к 75-й годовщине героической обороны катакомб Аджимушкая.

К Вечеру были подготовлены стенды и витрина с экспонатами. Жаль, что они простояли всего несколько часов.

Я, ещё, будучи школьником слышал название Аджимушкай, слышал, что там есть катакомбы, в которых во время войны оборонялись наши солдаты или партизаны – точной информации у меня не было. И вот в 2010 году в первый раз в жизни попал в Крым. Стоял сентябрь. Мы переправились через Керченский пролив и в Керчи, расспросив прохожих, где находится Аджимушкай, сразу отправились туда. Легендарный посёлок оказался рядом, километрах в пяти от города. Здесь находятся залежи строительного камня, который начали добывать ещё древние греки. Так за века образовались подземные выработки – катакомбы (каменоломни), которые местные жители называют «скалой». В одной из катакомб, «Центральной», площадью около 11-ти гектаров, находится подземный музей, занимающий маленькую часть этих катакомб…

Мемориальный комплекс при входе в подземный музей. Сооружён по проекту киевских скульпторов Бориса Евгеньевича Климушко, Евгения Ефимовича Горбаня и архитектора Сергея Николаевича Миргородского. Открыт в 1982 году к сорокалетию героической обороны

Набралась небольшая группа экскурсантов. Кое у кого, включая меня, были фонари. В сопровождении экскурсовода спустились вниз. Закопчённая каменная галерея встретила полной темнотой и холодом (как в погребе). В начале пути чувствуешь себя, как в музее, вся необычность которого заключается в погружении под землю, темноте и холоде. Но чем дальше двигаешься, тем больше проникаешься все тем, что здесь когда-то происходило. Теперь здесь мёртвая тишина, нарушаемая звуком шагов по чистому, подметённому, каменному полу. Я шёл и думал: не надо было бы здесь подметать, и вообще, оставить всё, как было тогда, всё, что было разбросано и набросано, чтобы сильнее было восприятие. А то ведь очень многие из молодых не знают, чего стоила нам Победа, какой ценой оплачена наша благополучная мирная жизнь.

«Теперь здесь мёртвая тишина, нарушаемая звуком шагов…»

Вот здесь, как раз, будет уместно прочитать письмо (хотя есть такой неписаный закон – нельзя читать чужие письма, но это письмо нельзя не прочитать) одной немецкой матери своему сыну, некоему Петеру Шпиллеру, воевавшему на юге России: «Мой маленький лётчик! Я представляю себе тебя – под синим небом, над синим морем. Над нашим морем. Я каждый день смотрю фотографии, которые ты мне прислал. Участок я себе уже высмотрела – мы будем там жить, у нашего моря, в нашем Крыму. Отец сердится на меня за мои мечты. Он говорит: «Крым – это дикая татарская русская страна, и никогда нам там покоя не будет». А я говорю: «Мой маленький лётчик вычистит эту страну от всего грязного, ведь там не останется русских, почему же не будет покоя?». Отец говорит: «Слишком много крови пролилось». Ну и что же? Наша немецкая кровь только утверждает наши права на эту землю на веки веков. А русских слишком много, и им полезно кровопускание. Пусть скажут нам спасибо. Впрочем, меня не заботят эти свиньи. Не оставляй их, мой мальчик, в Крыму, истреби всех до единого, и нам будет спокойно жить в нашей вилле, над морем, в розах». Как Вам нравится это письмо? Не правда ли, оно очень красноречивое…

Правильно заведено в Белоруссии на государственном уровне: каждый школьник должен посетить Брестскую крепость и Хатынь, чтобы знать и помнить о войне. Я иногда спрашиваю у молодых: «Вы знаете, что такое Хатынь?» Оказывается: НЕ ЗНАЮТ! И их нельзя за это винить. Потому, что Хатыни сейчас нет даже в школьных учебниках. Вот как далеко зашёл План Даллеса…

Думаю, что в нашей стране тоже нужно сделать обязательными для посещения школьниками, как минимум, таких священных мест: Волгограда (бывший Сталинград), 35-й батареи в Севастополе (может, когда-нибудь подготовлю материал по этой батарее и расскажу вам о ней) и Аджимушкая…

Май 1942 года… Из донесения Крымского оккупационного командования: «После упорных, кровопролитных боёв, советские арьергардные части, прикрывавшие переправу основных сил через Керченский пролив и не пожелавшие сдаться в плен, ушли в подземные лабиринты». Так пишут немцы. Конечно, они хотели бы, чтобы все сразу сдавались им в плен.

Развитие наступления 11-й армии Манштейна в период с 8 по 19 мая 1942 года (керченская катастрофа)

В катакомбы ушло много гражданского населения, среди которого были и дети. Вместе с воинскими подразделениями скопилось до 15 тыс. человек. Обороной катакомб руководили: полковник Павел Максимович Ягунов, подполковник Григорий Михайлович Бурмин, полковник Фёдор Алексеевич Верушкин, комиссар Иван Павлович Парахин.

Это были выдающиеся, сильные духом, волевые люди, способные принимать ответственные и неординарные решения. Вот что пишет о командире подземного гарнизона, Фёдор Фёдорович Казначеев, один из немногих защитников подземной крепости, оставшихся в живых и доживших до победной весны. «Полковник  Ягунов требователен. Всем своим видом он поддерживает в людях боевой дух. Чувствуется, что его очень тревожит нехватка оружия и боеприпасов. При обходе катакомб он требует от каждого показать ему своё личное оружие и противогаз. Да, от этого умного, толкового и волевого начальника зависит многое. Он навёл в кошмарных условиях подземелья железную дисциплину и порядок. Иначе здесь нельзя». Павел Максимович наш земляк – уроженец Мордовии из села Чеберчино, Дубёнского района. Его командирский авторитет был непререкаем. Он являл пример решительности, воли и чести. Павел Максимович сделал гарнизон грозной боеспособной силой и оставался верен долгу воина-коммуниста до последних мгновений жизни. Он погиб под землёй случайно 9 июля 1942 года, рассматривая в руках трофейную гранату (по другим источникам — мину), которая почему-то взорвалась. Отдавая дань безмерному уважению Павла Максимовича, его похоронили в деревянном гробу, сколоченном из досок автомобильного кузова, это при том, что под землёй катастрофически не хватало дров для костров и лучин. Только в 1987 году была найдена его могила и произведено перезахоронение с отданием воинских почестей

(www.vokrugsveta.ru),

(см. статью «Командир подземного гарнизона»).

 Здесь был похоронен в июле 1942-го года П. М. Ягунов

К великому сожалению при создании подземного музея, место захоронения командира гарнизона не попало в экскурсионный маршрут и осталось за пределами выгороженной территории музея (оно находится всего в 17-ти метрах от маршрута). Я считаю, что это неправильно…

В 1975 году Мордовским книжным издательством пятидесяти тысячным тиражом была издана повесть Александра Александровича Соболевского «Командир подземного гарнизона». В аннотации написано: «Эта повесть не документальна. Но в её основу положены действительные события Великой Отечественной войны – героическая оборона советскими войсковыми подразделениями аджимушкайских каменоломен под Керчью в мае — октябре 1942 года. Организатором самоотверженной борьбы подземного гарнизона был уроженец Мордовии полковник Павел Максимович Ягунов. Образ этого сильного духом командира, погибшего в каменоломнях, является в повести центральным».

Нам ещё предстоит побывать в родном селе Павла Максимовича, возложить цветы к его бюсту и почтить минутой молчания ярчайшего героя Великой Отечественной войны.

Бюст ярчайшего героя Великой Отечественной войны Павла Максимовича Ягунова в его родном селе.

С первых часов нахождения под землёй необходимо было организовать всё: от определения мест для туалетов, до захоронения погибших и умерших от ран. Из всего воинского состава, в том числе и случайно попавшего в ходе отступления, был создан, полк обороны Аджимушкайских каменоломен имени Сталина. Полк разделили на 4 спаянных железной дисциплиной боеспособных батальона, продолжающих во вражеском тылу жить и действовать по уставу Красной Армии. Обстановку первых дней описывает в своём дневнике политрук Александр Иванович Трофименко: «18 мая 1942 г. (блокада катакомб началась 16 мая – прим. авт.) Целую ночь наши разведчики вели усиленную перестрелку с целью выявления огневых точек противника. Воду брали с большим трудом. У церкви, которая находится метрах в двухстах, расположилась миномётная батарея. Ведёт ураганный огонь по колодцам. Есть убитые и раненые. Положение гражданского населения ухудшается. Хлеба нет, воды нет. Дети плачут, бедные матери успокаивают их разными средствами…».

Автор дневника, найденного в Центральных каменоломнях

Запись, сделанная 24 мая, отражает ещё более обострившуюся обстановку: «…враг остервенел совершенно. Взрывает катакомбы, засыпает проходы, стреляет куда попало из миномётов и артиллерии…».

Что творилось в аджимушкайских лабиринтах летом 42-го, знают только подлинные экспонаты, в этих же лабиринтах найденные. Они составляют экспозицию подземного музея (ещё часть экспонатов находится в пилонах, в «верхней» части музея).  Здесь под землёй царит атмосфера скорби и ужаса. Вот один из двух тракторов (производства Сталинградского тракторного завода), знаменитый СТЗ, образца 30-го года, какие показывают в довоенной кинохронике. Недолгое время его мотор крутил генератор, давая свет в катакомбах (трактор попал под обвал от взрыва). Второй трактор нашли только в прошлом году.

«… его мотор крутил генератор …»

Трактор, о существовании которого знали более семидесяти лет, а нашли только в 2016 году

Экскурсовод продолжает: «Главным врагом осаждённых была жажда…». С незапамятных времён известно, что при осаде любой крепости, главное, лишить её защитников доступа к воде. Читаем в дневнике А. И. Трофименко: «Вот воды хотя бы по 100 грамм, жить бы можно, но дети бедные плачут, не дают покоя. Да и сами тоже не можем, во рту пересохло, еду без воды не приготовить. Кто чем мог, тем и делился. Детей поили из фляжек по глотку, давали свои пайки сухарей». В эпопее Аджимушкая борьба за воду исполнена подлинного трагизма и героического самоотвержения. Вылазки к колодцам под огнём противника сопровождались многочисленными жертвами, даже при том, что один из двух колодцев находился совсем рядом с выходом из катакомб. Для добычи воды организовывали специальные боевые операции. Ночью бой завязывали целые батальоны (более тысячи человек). Одни подразделения блокировали и уничтожали пулемётные точки, другие тем временем выстраивали живые цепочки, передавая воду в приготовленные бочки, котлы полевых кухонь и другие ёмкости. Уцелевшие участники обороны рассказывали: «Чтобы добыть ведро воды, нужно было пролить ведро крови». Ночные вылазки не всегда заканчивались успешно и сопровождались огромными потерями. Так участник обороны каменоломен Г. Н. Акопян вспоминал вылазку, в которой участвовал сам: «… взяли 4 ведра воды, а потеряли около 100 человек. Крови пролили больше, чем воды брали, это было необходимо, потому что раненые … умирали без воды». Добытая ценой крови вода шла в госпитали. Но её всё равно было мало. Днём иногда за водой ходили дети, надеясь, что в них стрелять не станут. Как рассказывал участник этих событий, который в то время был ещё ребёнком: «Набрав в ведро воды, пошёл назад. Немцы стали стрелять мне под ноги. Испугавшись, побежал, споткнулся и разлил всю воду. Немцы хохотали». Вот так фашисты развлекались. Добыть воду можно было, лишь рискуя жизнью. На это решилась медсестра подземного госпиталя Мария Родионовна Молчанова. 21 мая с ведром и верёвкой он вышла к колодцу. Вокруг рвались мины. На виду у вражеских пулемётчиков женщина с красным крестом на косынке набрала воды, отнесла в госпиталь и вновь вернулась. Так повторилось семь раз. Восьмое ведро Мария Родионовна не донесла. Осколком мины героиня была тяжело ранена и умерла через два дня. Ещё воду можно было найти на потолке катакомб. Талая и дождевая вода просачивалась сверху сквозь толщу камня и проступала сыростью или срывалась вниз редкими каплями. Под капель подставляли всё, что имелось: котелки, каски, вёдра, эту воду тоже отдавали раненым. В катакомбах остались госпитали с несколькими сотнями раненых, которых не успели вывезти на Таманский полуостров при отступлении, теперь к ним день ото дня добавлялись раненые из числа обороняющих катакомбы в ходе ожесточенных боев на поверхности. Число раненых достигло полутысячи.

Сейчас эта каска с водой напоказ, а тогда…

Здоровые должны были добывать для себя воду, отсасывая её из камня во влажных местах. 20 — 30 минут надсадных усилий могли быть вознаграждены несколькими скупыми глотками воды. От этого болела грудь, сочились кровью губы и язык. По израненным губам немцы отличали аджимушкайцев среди других пленных. Группа бойцов во главе со старшим лейтенантом  Н. Н. Беловым должна была отсасывать воду, сплёвывая её во фляжки, специально для раненых.

Победить жажду такими средствами было невозможно. Участились случаи помутнения сознания – люди, потерявшие над собою контроль, принимали за воду даже электролит. В сложившейся обстановке, командованием подземного гарнизона во главе с П. М. Ягуновым было принято решение выкопать колодец внутри катакомб. Место для него помог определить местный житель – Николай Семёнович Данченко (работавший до войны в каменоломне камнерезчиком).

Экскурсия подошла к колодцу. Обывательское воображение рисует картину: человек копает, нажимая ногой на лопату – как на огороде. Если бы это было так просто. Под ногами монолитный камень, уходящий в глубину на десятки метров, поэтому, не имея специального инструмента, колодец пришлось не копать, а пробивать, проскабливать, прогрызать, не знаю, какие слова здесь ещё можно подобрать. Голодные, измождённые люди по одному, меняя друг друга, день и ночь работали ломами, штыками, сапёрными лопатами – всем, чем только можно. А главное эту работу надо было делать очень тихо, потому, что наверху ходили немцы, прослушивая, что делается внизу (камень очень хорошо передаёт звук)…

Колодец — его прогрызали чем только могли

По преступной халатности на расположенном рядом с катакомбами  аэродроме, в панике отступления наших войск, не уничтожили склад авиабомб. Так немцы не преминули ими воспользоваться.

 «По преступной халатности …  не  уничтожили склад  авиабомб»

Выдалбливали яму и закладывали в неё несколько тяжёлых бомб. Взрывом прошибало каменную толщу, на значительной площади обрушивались потолок и стены тоннелей, и завал погребал под собой людей (иногда до сотни человек сразу). Взрывы были такой силы, что в нескольких километрах от катакомб, на окраине Керчи из окон домов вылетали стёкла. В 1972 году при разборе поисковиками одного из завалов от взрыва, было найдено 16 стабилизаторов от авиабомб. По воспоминаниям защитников катакомб, таким взрывом накрыло один из госпиталей.

 «Взрывом прошибало каменную толщу…»

Колодец всё же уцелел: закладывая заряд, немцы ошиблись всего на несколько метров… Я стоял, глядя в зеркало воды на дне, и думал: наверное, ВЕСЬ АПОФЕОЗ ВОЙНЫ В ЭТОМ КОЛОДЦЕ! Рваная поверхность стенок уходит на глубину 15 метров – это 5 этажей! ГОСПОДИ! КАК ОНИ СМОГЛИ ЕГО СДЕЛАТЬ???!!! ЧТО ДАВАЛО ИМ СИЛЫ???!!! А СПОСОБНЫ ЛИ МЫ СЕЙЧАС НА ТАКОЕ? ДАЙ БОГ, ЧТОБЫ БЫЛИ СПОСОБНЫ. ТОГДА НАС НИКТО И НИКОГДА НЕ ПОБЕДИТ!

Подошли к операционной госпиталя, если её можно так назвать. Почти чёрные от копоти стены и потолок – в отсутствие электричества, источником света был огонь от лучин, нарезанных полосами автопокрышек, скрученных в жгуты телефонных проводов. Смотрю на складной походный операционный стол, изъеденный ржавчиной. Когда-то на нём корчились от боли люди. Над столом, на потолке, полуистлевшая ткань – при взрывах во время операций в открытые раны с потолка могла сыпаться каменная крошка. Сознание отказывается понимать. КАК??!! КАК ЗДЕСЬ ДЕЛАЛИ, ДАЖЕ СЛОЖНЫЕ, ОПЕРАЦИИ???!!! Воображение рисует десятки раненых, лежащих на полу (кроватей всем не хватало), стоны, душераздирающие крики оперируемых (никакой анестезии)… Бывшая медсестра, одного из госпиталей, после войны рассказывала: «После того как фашисты окружили каменоломни, наш госпиталь начал обслуживать раненых под землёй. … Было очень тяжело. Не хватало воды, света, воздуха. Фашисты стали  взрывать каменоломни. Всё вокруг гремело и рушилось. От ударной волны падали операционные столы, медицинский персонал и раненые задыхались от дыма и пыли. Через несколько дней фашисты начали пускать в каменоломни газы…».

Операционная, если её можно так назвать

Экскурсовод подвела нас к «детской комнате». Испытываешь потрясение: на полу слоем лежат детские игрушки, не убираемые годами и год от года пополняющиеся – дань памяти погибшим в катакомбах детям. Здесь нашли двух, похороненных в ящиках от снарядов детей. Тут же стоит детская металлическая кроватка-качалка и игрушечная швейная машинка – может быть они имели прямое отношение к этим детям…

Здесь комментарии излишни

Из найденного в Аджимушкае дневника старшего лейтенанта А. И. Клабукова: «Светланочка осталась без родителей. Её родители ещё числа 20 мая ушли из катакомб за продуктами и не вернулись: или убиты, или у немцев. Девочка очень умная не по летам, а по нашим жёстким условиям и законам развитая. Понимает с полуслова. Ей дали сухарик, она спрашивает: «Дядя, это на сегодня или вообще?» Если бы ей сказали «вообще», то, конечно, она его сразу бы не скушала, а растянула дня на два – три». Здесь речь идёт о Светлане Тютюнниковой. Девочка не выжила, она умерла в катакомбах.

Автор дневника, найденного в Малых каменоломнях

Немцы всё больше свирепствовали. Для усиления блокады катакомб территорию окружили четырьмя рядами колючей проволоки, напротив выходов построили пулемётные дзоты, установили миномётные батареи. По ночам местность освещалась прожекторами и ракетами. Даже использовали собак, натасканных выслеживать и душить людей. Когда такие нападения участились, против собак-убийц были приняты меры. Лейтенант П. С. Войнов, обмотав шею пулемётной лентой и натянув три телогрейки, вышел ночью на поверхность. Пёс прыгнул на него, но не мог загрызть. Улучив момент, лейтенант заколол его ножом. При царившем в подземелье голоде мясо собак шло в пищу. Как вспоминал младший лейтенант С. С. Шайдуров: «Во второй половине июля, когда иссякли небольшие запасы продовольствия, начали делать вылазки за травой, овощами, зерном, которыми в основном и питались. … При этих вылазках очень опасными были вражеские ракеты-фонари (на парашютах), которые фашисты беспрерывно выбрасывали в воздух. Они, долго падая, хорошо освещали большую площадь местности. Все приникали к земле и не шелохнувшись лежали, пока они не погаснут. Малейшее движение, шорох вызывали сильный пулемётный и миномётный огонь, на который мы не могли отвечать, чтобы не обнаружить себя. Мы несли большие потери, ведь немцами была пристреляна буквально каждая пядь земли у катакомб. При таких вылазках третья часть участвовавших в них погибала. Тела погибших мы были уже не в силах унести с собой в катакомбы».

Голод в катакомбах становился всё ужаснее. Фашисты были уверены, что голод вынудит советских воинов прекратить сопротивление и выйти на поверхность. Но эти расчёты провалились. Один из оставшихся в живых аджимушкайцев впоследствии писал: «К августу месяцу я, как, вероятно, и многие другие из защитников катакомб, совершенно потерял ощущение вкуса. Я не понимал вкуса того, что ел, то ли это сладкое, горькое, кислое…». А вот как писал другой защитник катакомб: «Жизнь становилась все тяжелее и тяжелее, люди стали пухнуть от голода … Стало совсем невыносимо, стали есть всё, что попадалось: лошадей, собак, кошек и в последнее время стали есть крыс, их там было очень много… Люди умирали, их хоронили там же, еле присыпали землей, не было ни у кого сил на большее. Даже лежали около нас трупы умерших по несколько дней». Голодная смерть приходила, как правило, во время сна. С. С. Шайдуров вспоминал: «Так умер мой товарищ, младший лейтенант П. П. Новокшанов. Засыпая, он жаловался мне, что ему очень холодно, попросил накрыть его шинелями, плащ-палатками. Сам свернулся калачиком. Я выполнил его просьбу, когда же стал будить для того, чтобы идти на пост, он оказался мёртвым».

Вылазки за продовольствием всё реже давали результаты. Нечеловеческие условия существования тяжко сказывались на психике людей. Были случаи потери рассудка, голодного психоза. Немцы вели свою борьбу за умы защитников подземной крепости. Через громкоговорители вещали о падении Москвы, Ленинграда, о захвате всего Кавказа, о бесполезности сопротивления. Забрасывали в катакомбы  листовки следующего содержания: «Красноармейцы и командиры! Полтора месяца Вы уже напрасно ожидаете помощи. Десант красноармейских сил на Крым второй раз не будет повторяться. Вы надеялись на Севастополь, но он уже с сегодняшнего дня находится в германских руках. Ваши товарищи подняли там белый флаг и сдались. Многие из ваших солдат пытались выйти из каменоломен, но ни один не мог пробраться на ту сторону. Ваше положение безнадежно, ваше сопротивление бесполезно. Если Вы выйдете из каменоломен без оружия, мы вам гарантируем жизнь и хорошее обращение. Никому не нужно бояться смерти, ни красноармейцам, ни командирам, ни коммунистам. Бросьте Ваше бесполезное сопротивление и сдайтесь в плен!». Немцы вообще не могли осознать причин сопротивления русских, смысла этого сопротивления. Для чего, почему и зачем, если уже окружены и неоткуда ждать помощи, если нет воды и еды, и негде их взять, если задыхаются от газов и гибнут под завалами, если … если … если… Этим бюргерам, поставившим на колени половину Европы, было не дано это осознать…

Я часто и много думаю о войне, и для себя уже понял, что одной из составляющих нашей Великой Победы была готовность народа к лишениям, к тому, к чему сейчас в большей своей массе наш народ уже не готов. А такой народ легче победить…

Нельзя не сказать о том, что человеческая выносливость всё-таки имеет пределы и не у всех она одинакова, не каждый оказывался способным вынести до конца выпавшие на долю осаждённых муки. Случалось, уходившие на задания не возвращались намеренно, но не все из них сдавались в плен. Ради правды, надо сказать, что были и факты предательства. Например, один штабной капитан (к сожалению не нашёл его фамилии), спасая свою шкуру, вышел из катакомб, прихватив с собой план подземелий, который очень помог немцам… Но, думаю, что таких людей было подавляющее меньшинство. А подавляющее большинство держалось изо всех сил. Первое время даже выпускали «Красноармейскую газету».

 Газета — её писали вручную

Экскурсия проходит мимо лежащих на полу, потрёпанных временем противогазов. Здесь нельзя не рассказать ещё об одном чудовищном изуверстве фашистов. После Первой мировой войны была заключена международная конвенция, запрещающая применение отравляющих газов. Но фашисты есть фашисты. Из Германии были привезены гранаты и баллоны с последней новинкой отравляющего газа и на защитников подземной крепости, а также находящихся там мирных жителей (в основном женщин и детей) была обрушена вся звериная злость фашизма. Начиная с 24-го мая, эти изуверы по 12 – 14 часов нагнетали удушливый газ под землю. Первая газовая атака была неожиданной и унесла несколько тысяч жизней. Жуткие, душераздирающие сцены разыгрывались во мраке Аджимушкайских подземелий. Оторопь берёт, когда читаешь описание этой атаки в дневнике А. И. Трофименко: «Вдруг грудь мою что-то так сжало, что дышать совсем нечем. Слышу крик, шум… Быстро схватился, но было уже поздно… Катакомбы полны отравляющим дымом. Бедные детишки кричали, звали на помощь своих матерей. Но, увы, они лежали мёртвыми на земле с разорванными на груди рубахами, кровь лилась изо рта. Кругом крики: «Помогите! Спасите! Покажите, где выход! Умираем!» Но за дымом ничего нельзя было разобрать. Я и Коля тоже были без противогазов. Мы вытащили четырёх ребят к выходу, но напрасно – они умерли на наших руках. Чувствую, что я уже задыхаюсь, теряю сознание, падаю на землю. Кто-то поднял и потащил к выходу. Пришёл в себя. Мне дали противогаз. Теперь быстро к делу, спасать раненых, что были в госпиталях. Ох, нет, не в силах описать эту картину. Пусть вам расскажут толстые каменные стены катакомб, они были свидетелями этой ужасной сцены… Вопли, раздирающие стоны. Кто может – идёт, кто не может – ползёт, кто упал с кровати и только стонет… Прошло 8 часов, а они всё душат и душат. Теперь противогазы уже пропускают дым… Ужасы были по всем ходам, много трупов валялось, по которым ещё полуживые метались то в одну, то в другую сторону … Смерть грозила всем, и она была так близка, что её чувствовал каждый. … Умирали сотни людей за Родину. Изверг, гитлеровская мразь, посмотри на умирающих детишек, матерей, бойцов и командиров! Они не просят от вас пощады, не встанут на колени перед бандитами, издевавшимися над мирными людьми. Гордо умирают за свою любимую священную Родину…».

 В этом противогазе кто-то под землёй пытался спастись от газов

Как рассказывал М. П. Радченко: «Фашисты не рвались в бой. Действовали проще. Установили у входа в каменоломни машину, и она закачивала газ в подземелье. Люди бегали в панике, задыхались, рвались наверх, чтобы глотнуть воздуха. Их расстреливали из пулемётов.

А вот что вспоминает о газовой атаке Фёдор Фёдорович Казначеев, когда он находился на главной рации: «В отдушины и трещины от обвалов они направили шланги и стали через них нагнетать газ. Кроме того, они бросали в катакомбы теперь уже не шашки, как раньше, а баллоны с газами.

Вот он, этот зловещий газ. Он ползёт снизу, извивается кольцами, стелется над полом длинного коридора и в кладбищенской тишине продолжает своё движение вверх, к центральному выходу, заполняя на своём пути большие каменные залы. Ползёт чёрно-коричневая лавина, как густая туча. Уже захватывает дыхание от её смертельного смрада. Мы безмолвно глядим друг на друга, всматриваемся пристально в эту чёрную смерть. Сердце окаменело и очерствело, я не испытываю ни отчаяния, ни страха, только мысленно проклинаю современных варваров, извергов. Двигатель Л-3 работает беспрерывно, не переставая подавать электроток для освещения. При тусклом свете видно, как газ идёт волнами, накачивается. Наконец он затмил все электрические лампы во всех помещениях. Чуть-чуть видна осветительная лампочка на радиоприёмнике. Шкалу с фиксированными волнами совсем не вижу. Стало совершенно темно. Дышать очень трудно, а газ всё густеет. Минут двадцать стоит беззвучная тишина, словно молча, без шума, в один миг умерло несколько тысяч человек. Как  будто здесь нет подземного гарнизона, опустела Центральная каменоломня. Нет, так только кажется. Люди пока живы и молча борются со смертью. Многие, сражённые в этой битве с удушьем, падают и умирают, сбрасывая с себя маски. Только стучат о каменный пол коробки противогазов, слышен хрип умирающих. В груди спёрло дыхание, спазмы душат. Неужели смерть? Сейчас требуется особая выдержка, нельзя проявить малодушие. Но меня обуял такой гнев, что, кажется, сейчас хватит удар или я сойду с ума.

От ядовитого дыма можно было спастись, но с этим газом ничего нельзя поделать. И, главное, он не выходит наружу. Враги взорвали и завалили все отдушины, закупорили нас со всех сторон.

В этот, самый критический момент на рацию прибыли начальник обороны полковник Ягунов и старший батальонный комиссар Парахин с большой группой командиров. Полковник Ягунов вручил мне радиограмму и приказал сейчас же передать в эфир следующее:

«Всем! Всем! Всем! Всем народам Советского Союза! Мы, защитники обороны Керчи, задыхаемся от газа, умираем, но в плен не сдаёмся! Ягунов» (сообщение было передано в эфир открытым текстом – прим. авт.).

О последствиях первой газовой атаки в дневнике А. И. Трофименко есть запись от 25-го мая: «Мы вышли из штаба и направились вдоль катакомб. Ты видела, матушка Русь, как зверски расправился фашист, до какой степени дошли людоеды? Они не только стреляют, режут, разрывают, но и душат газами. Чуть ли не на каждом квадратном метре можно увидеть один-два трупа. На боку, на спине, с открытыми ртами, окровавленными и ужасно распухшими лицами, выпученными глазами лежали бойцы, командиры, политработники. Рядом с ними дети, женщины, мужчины из гражданского населения. Дальше идти было незачем, ибо всюду почти одно и то же».

Здесь я привожу список тех фашистов, которые, выслуживаясь перед командующим 11-й армии Манштейном, организовали массовое убийство отравляющими газами советских граждан, а главное, мирного населения, включая женщин и детей.

1. Командир 132-й немецкой пехотной дивизии генерал-майор Линдеман.

Командиры полков, входящих в состав этой дивизии:

— 436-го пехотного полка, полковник фон Эйхенштейдт;

— 437-го пехотного полка, полковник Киндсмюллер;

— 438-го пехотного полка, полковник Затлинг.

2. Командир 46-й немецкой пехотной дивизии генерал-майор Гакциус.

Командиры полков, входящих в состав этой дивизии:

— 42-го пехотного полка, подполковник Кённиксбергер;

— 72-го пехотного полка, полковник Штоут;

— 92-го пехотного полка, полковник фон Блехейн.

Не знаю, постигла ли их земная кара, думаю, что нет, а жаль…

Утром 25 мая из катакомб вышла большая группа измученных и обезумевших от газа людей. Особенно ужасен был вид женщин, нёсших на руках мёртвых малышей. Всем приказали построиться в шеренги. Капитан Фрейлих не торопясь стал обходить шеренги, внимательно и с любопытством всматриваясь в лица советских людей. «Патизан? Болшевик?» – задерживался капитан около того, кто казался ему подозрительным, и делал знак рукой, означавший – расстрелять, и шёл дальше. Солдаты схватили старика, бросили его на колени. Несколько раз ударили стоявшую рядом с ним девушку. Это была Клава Романенко. Она вышла из строя и плюнула в рожу Фрейлиху. Тот отпрянул и истерично заорал: «Russische schwein!!! Erschieben, erschieben, erschieben!!!» Клаву убили тут же…

Почти неделя понадобилась аджимушкайцам, чтобы похоронить погибших. Читаем дневник А. И. Трофименко: «Целый день пришлось закапывать своих боевых товарищей, а конца и краю не было. Вести учёт по фамилиям не было возможности, потому, что ежедневно враг пускал газ, который он называл нейтральным. За один день мы только на своей территории зарыли 824 человека. Что же делалось на территории других батальонов, то, наверное, не меньше, чем у нас».

Как спасаться от газов? Противогазы имелись далеко не у каждого, да и ресурс у них был ограниченным. Заместитель командира гарнизона полковник Ф. А. Верушкин (до войны он окончил Военную академию химической защиты) предложил принять активные и пассивные меры борьбы против газовых атак. Для активных действий выделялись группы бойцов, которые, находясь у выходов, выбрасывали обратно дымовые шашки и баллоны, расстреливали фашистов, пускавших газ, обрывали или завязывали шланги, спущенные в подземелье. Во время ночных вылазок они взрывали машины с компрессорными установками. Для пассивной защиты от газов стали строить газовые убежища. Просторные, с большим объёмом воздуха тупики подальше от выходов и сквозных галерей, отгораживали перегородками. Их выкладывали из камней на сухую (понятно, что никакого цемента не было), щели затыкали, чем придётся: тряпками, бумагой, травой. Вход завешивали одеялами, шинелями в несколько слоёв. Их начали возводить уже на следующий день после первой газовой атаки. В таких убежищах уже можно было как-то спасаться. Газ туда тоже конечно проникал, но уже в небольших количествах. Эти укрытия оказались достаточно надежным средством защиты от газов для оставшихся под землей бойцов и в дальнейшем свели на нет эффективность использования химического оружия, применяемого фашистами несколько недель.

Наверху стояло жаркое благодатное крымское лето. Сверкало на солнце, тихо плескалось ласковое Чёрное море. Кое-где из пробитых наверх амбразур наблюдателям был виден морской берег и бронзовые голые тела немецких солдат, загорающих на солнце. А тут, под землёй, царили вечный мрак, сырость и холод. Страшные, похожие на жителей пещерного века люди бродили по этим подземельям. Они шатались от усталости, голода и жажды, но руки крепко держали оружие. Они тщательно заботились о его чистоте, хотя сами не мылись уже в течение многих недель и ходили грязные, завшивевшие, в рваной, висящей лохмотьями одежде. Исхудавшие, с бледными, землистыми лицами, с пересохшими ртами, с красными, воспалёнными от бессонницы и ядовитого дыма глазами, обросшие бородами, закопчённые от дымного огня своих факелов, эти люди изменились настолько, что даже близкие друзья теперь могли узнавать друг друга только по голосу. Со стороны могло показаться, что люди, дошедшие до такого состояния, неизбежно должны потерять и свой внутренний человеческий облик. Но это было совсем не так. Защитники катакомб всё время оставались советскими людьми, живущими по законам и моральному кодексу своей Родины. И сейчас, когда смотришь на их подземную эпопею через призму прошедших десятилетий, невольно кажется, что чем тяжелее и суровее были условия жизни гарнизона, тем выше, чище и благороднее выглядело всё, что они делали, хотя сами защитники подземной крепости вовсе не догадывались об этом.

В этом подземном кошмаре оставалось место и для нежных чувств, для любви. Она вспыхнула у младшего лейтенанта Владимира Костенко к Шуре Клинковой. Вот что пишет об этом А. И. Трофименко: «Решаю пойти в госпиталь, проведать раненого друга Володю (речь идёт о В. И. Костенко – прим. авт.). … На третьей кровати от выхода лежал Володя. Увидев меня, он слегка приподнялся на локти: «Сашенька, жив, дружок?». … Пожали друг другу руки. Полились разговоры. Он хотел знать всё. По приезду в село Аджимушкай Володя познакомился с Шурой. Вскоре они привыкли друг к другу… Ранение их разлучило, поэтому первый вопрос, что он спросил – был вопрос о Шуре. Я отвечал, что она здесь. Живёт в катакомбах. Он был доволен, благодарил за тёплую заботу…»

В 1944 году, после освобождения Керчи, Александра Клинкова пыталась найти младшего лейтенанта В. И. Костенко, она послала письмо его родителям: «… Мы много дней «сидели» в скале (местное название катакомб – прим. авт.). Было очень тяжело, мой ребёнок заболел, я решила выходить. Когда я выходила, то послала одного человека в госпиталь, чтобы сказать Володе, что я ухожу. Но Володи в госпитале не оказалось… Месяца через два, а может быть и больше, я увидела в плену одного лейтенанта, который мне сказал, что Вова уже выздоровел и Саша (имеется в виду А. И. Трофименко – прим. авт.) с ним. Выходить из скалы они не хотят, говорят, что умрём, но знаем – за Родину, но к немцу, врагу нашему, в плен не пойдём. Вот уже два года я ничего не знаю о Володе…»…

Из выше сказанного может сложиться впечатление, что в катакомбах только добывали воду и спасались от газов. Нет, наши бойцы ещё и сражались с врагом. Вылазки, проводимые подземным гарнизоном Центральных катакомб, тщательно планировались и готовились с предварительным наблюдением через тайные наблюдательные пункты, оборудованные в нескольких местах, и проведением разведки для уточнения сил противника на разных направлениях. В отдельных вылазках участвовало до нескольких тысяч человек. По воспоминаниям участника обороны Г. И. Тютина, на поверхность обычно выходили два батальона, третий всегда оставался в каменоломнях в резерве. Пытаясь обеспечить некоторую внезапность, командование проводило вылазки то каждый день, то с различным интервалом. Вот как характеризует своих бойцов майор Аркадий Павлович Панов: «Народ  у меня прекрасный. Умеют драться, как львы, но и умеют умирать, как герои».

Одно из боевых донесений тех дней. «Сведения по 3-й роте, 3-го батальона. Убывших без известия – 5 человек. Раненых – 1 человек. Сколько убито фрицев – 16 фрицев. Забрано трофеев: винтовок – 3 шт., ленты для пулемёта, патронов – 600 шт. Ком. роты лейтенант З. Табунец».

Главной проблемой по-прежнему оставалась катастрофическая нехватка оружия и боеприпасов, которую пытались решить созданием специальных «трофейных команд» и организацией ремонта стрелкового оружия под землей. По свидетельству Д. П. Власова, «… в первую очередь ремонтировали автоматическое оружие, т. е. пулеметы – из 2-х — 3-х собирали один, а пристрелку вели уже по фрицам…». В июне почти ежедневно наши наблюдатели на Таманском берегу фиксировали ожесточенную перестрелку и взрывы в районе каменоломен. Озабоченность и беспокойство немецкого командования непрекращающимися боями в Аджимушкае можно понять из того, что в середине июня в район каменоломен было переброшено более половины из 5 немецких полков, находившихся в Керчи, которые, судя по агентурным данным, поступавшим в разведотдел штаба 47-й армии, несли ощутимые потери. После падения Севастополя (официально – 3-го июля 42-го года) решили отомстить за него. В ночь с 8 на 9 июля была проведена одна из самых крупных операций подземного гарнизона. В ней участвовали все способные держать оружие. Они появились из под земли одновременно. Грязные, оборванные, с закопчёнными чёрными лицами, не просившие и не дававшие пощады фашистам – казалось, эти солдаты восстали из мёртвых. Удар оказался неожиданным. Атакующие разгромили немецкий гарнизон и захватили большие трофеи.

Так шли недели и месяцы обороны подземелий. Количество обороняющихся таяло, пополнялись подземные братские могилы. Не хватало бойцов на трёхсменные посты внутренней охраны. Люди обессилили на столько, что их приводили на пост под руки, сажали на камень, ствол оружия направляли в амбразуру, палец накладывали на спусковой крючок… Но и такая охрана могла быть выставлена не везде.

Пять с половиной месяцев продолжалась героическая без преувеличения оборона. В самых последних числах октября, когда осталось около двадцати последних обессиливших защитников подземной крепости, немцы осмелились спуститься в катакомбы. Но и на этот раз советские воины не сдались. Для фашистов они были страшными в своей решимости погибнуть в последнем неравном бою. Имена тех, кто пал в этом бою неизвестны. Схваченных живыми, а точнее полуживыми, но так и не покорёнными, было семеро: подполковник Г. М. Бурмин, старший батальонный комиссар И. П. Парахин, батальонный комиссар Ф. И. Храмов, капитан В. М. Левицкий, техник-интендант В. И. Желтовский, капитан А. А. Полежаев, вольнонаёмная В. Кохан. Все они не увидели победного Мая, поэтому некому было поведать о завершении борьбы подземного гарнизона, в очередной раз продемонстрировавшей высочайшие моральные качества, величие духа, стойкость и способность к самопожертвованию бойцов и командиров Красной Армии.

Нужно ещё сказать, что гарнизон в Центральных каменоломнях был не единственным. Практически все выработки в окрестностях посёлка Аджимушкай: Малые, Быковские, Вергопольские, Дедушевы, Багеровские, Старокарантинские каменоломни – стали укрытием для военнослужащих и гражданского населения или очагами сопротивления, хотя оборона в них и не носила столь длительного и ожесточенного характера – точных сведений о численном составе, организации, структуре и времени боевой активности до сих пор нет.

Экскурсия заканчивается у подземной братской могилы. Очень точно пел В. С. Высоцкий: «Здесь нет ни одной персональной судьбы, все судьбы в единую слиты…». Гасим фонари. Минута молчания проходит в полной темноте. Каждый о чём-то думает. Вот сейчас и здесь очень важно, о чём думает каждый. Если о том, чтобы  быстрей выйти наверх и забыть обо всём, что видел и слышал здесь, и продолжить сытую, обеспеченную жизнь, то очень скоро мы можем быть порабощены…

Единственная в мире подземная братская могила непокорённых героев

До наших дней дожил только один защитник Центральных катакомб – Михаил Петрович Радченко. Ему тогда было 14 лет. Он умер совсем недавно 27 февраля 2017 года на 90-м году жизни.  Михаил Петрович вместе со взрослыми перенёс все тяготы и беды осадной жизни. Уже после войны он рассказывал: «Эти подземелья стали крепостью. Они стали символом высочайшего человеческого духа, символом стойкости и верности долгу. Своей жизнью обязан я «великим мертвецам Аджимушкая».

…Уже четвёртый день мы ничего не пили. Вода виделась мне в тяжёлые минуты забытья, и ни о чём другом я не мог думать. Воды, хотя бы одну капельку воды. Язык распух и словно рашпиль дерёт сухое нёбо. Я еле плетусь в темноте к штабу. И по дороге встречаю дружка Колю Данченко. Мы одногодки. Он думает о том же. И вдруг предлагает: «А что, если обследовать все тупики? Может где застоялась дождевая вода?». Мы нашли не воду, а лужи грязи. Собранная в тряпку жижа скупо отдавала влагу.

Недавно мне довелось побывать в степи. Широкая лента канала скоро придёт в Керчь. И уже навсегда без привкуса соли будет в наших домах днепровская вода (неведомо было Михаилу Петровичу в 1970 году, что днепровская вода придёт не навсегда, что в 2014 году подобно чёрной туче, заслонившей солнце, придёт на Украину пробандеровская власть… – прим. авт.).

Словно наивысшую драгоценность, каждодневно берут мои руки ломоть обыкновенного хлеба. Я откусываю пахучий кусок и вспоминаю, как вместе с Колей Данченко ходили за репой.

Хлеба не было, мы давно забыли его вкус. И тогда я сказал дяде Ване Парахину (так мы называли комиссара), что новый лаз на поверхность находится почти рядом с огородом: если тихо проползти туда, то можно накопать репы. …Ползём медленно. С одной стороны – стена огородов, с другой – дома. Кажется это дом Лысенко. Ну да, он. Пуст и мёртв. Теперь – мимо Зыковых. И тут словно вымерло. Вот и наш. Возле акации – фашист-часовой. Метров сорок до него. Замирая, торопливо копаем руками землю, засовываем в рюкзак бураки. Наполнив вещмешок до отказа и завязав его, делаю знак Кольке: «Подожди, я сейчас». Ползу к окнам. Так и есть. В нашем доме полевая радиостанция гитлеровцев. Возвращаюсь. Забираем вещмешок и ползём в сторону подземелья. Автоматная очередь разрезает тишину. Неужто фашист учуял? Нет. Высоко. Пулял наугад, на шорох. Ровно через неделю по приказу штаба гарнизона сделали налёт и уничтожили радиостанцию. В этом бою мы опять с Колей были вместе. Меня ранило осколком гранаты в голову. Пустяковая рана. Только с тех пор правый глаз видит хуже…

…умер Коля Данченко… Я совсем опух, и цинга замучила вконец. Зубы шатаются. На ногах появились раны. Трудно. Но продолжается жизнь, и мы по-прежнему остаёмся в строю. Теперь и мне приходится нести караульную службу, как всем солдатам. «Мало у нас осталось людей» – сказал тогда комиссар. – «Хоть и малы вы для войны, но солдатами стали настоящими…».

В тот раз Парахин подошёл ко мне сам. Он обходил посты. Положил на плечо руку. «Завтра. Ночью пойдёшь, Миша в разведку. Надо пробраться в Старокрымские леса, к партизанам». Я удивлённо посмотрел на него. Он понял меня: я еле двигался. «Надо, Миша. Понимаешь, надо – значит надо». В разведку меня собирал дядя Коля Данченко. Я знал, что это последние сборы, что больше мы не увидимся. Он это знал тоже. Но мы оба молчали. Я сильно оборван. Старшие «экипируют» меня, изыскивая все резервы. Откуда-то появляются нелепо жёлтый костюм и такая же жёлтая фуражка. Дядя Коля усмехается: «Готов парень на свидание». Прихожу в штаб. На поверхность провожают меня Парахин и сержант Саша Неделько. Секретный ход фашистами обнаружен и взорван. Я буду выходить в районе карьера. В карманах у меня наган, граната, в узелке три килограмма сахара, деньги, пар десять шёлковых женских чулок. Всё это дано мне «на всякий случай». Прощание было тяжёлым…

Вспоминая прошлое, я только много позже понял, что задание было дано мне комиссаром ради моего спасения. Он знал, что так просто я не уйду из подземелья. И он придумал убедительный предлог в надежде на один шанс из тысячи, что я уцелею. Он был сам отцом. Он был комиссаром. И этим всё сказано.

…Мы были детьми, ввергнутыми в водоворот грозных событий войны. Взрослые понимали это и любовью своей старались оберегать нас. Это была любовь суровых дней. Обстановка предъявляла к нам требования, как ко взрослым, но для взрослых мы всё равно оставались детьми. Помню, как однажды комиссар, посылая нас в разведку, разъяснял нам задание, а окончив инструктаж, вытащил из кармана два кусочка сахара и дал их нам. Эта простая, обыкновенная человеческая ласка воина останется в душе навсегда, ибо отдавалась она нам в самый трудный час жизни. Именно потому, что люди сумели остаться людьми в нечеловеческих условиях подземелья, гарнизон Аджимушкая сумел выстоять 170 дней перед лицом врага и сражаться». Войну Михаил Петрович закончил под Берлином, будучи бойцом воздушного наблюдения.

До наших дней дожил только один защитник Центральных катакомб – Михаил Петрович Радченко. Он умер совсем недавно 27 февраля 2017 года на 90-м году жизни.

Потрясённый, я ещё не раз возвращался в Аджимушкай, будучи в Крыму в 2014 году. Бродил по пустынной территории катакомб, заглядывая в огромные воронки. Лёгкий ветерок качал сухую траву. По небу плыли редкие облака. Вдалеке виднелся Керченский пролив, вода которого поблёскивала в лучах сентябрьского солнца. Может быть, в эти же дни, но в 42-м году была такая же хорошая погода…

«Лёгкий ветерок качал сухую траву».

Долго стоял около уцелевшего «сладкого колодца» (так называют его местные жители), за воду из которого разыгрывались настоящие битвы. Экскурсия должна начинаться здесь, у этого колодца, который является подлинной святыней Аджимушкая. А то экскурсовод под землёй говорит о колодце, а экскурсанты к нему так и не попадают.

Вода из этого колодца была не  на вес золота, а на вес крови…

Эта памятная доска установлена на легендарном колодце

В советское время (как бы к нему кто не относился) маршрут экскурсий был более правильным, развёрнутым. Часть его проходила на поверхности катакомб. Людям показывали огромные воронки от варварских взрывов, разбитые взрывами входы в катакомбы, место второго, взорванного немцами, колодца и подкоп к нему, а главное – легендарный, уцелевший колодец. Стоя около него, экскурсовод должен рассказывать людям о том, как фашисты варварски завалили его телами наших павших бойцов и мирных жителей. Как в начале 1944 года производилась расчистка колодца и из него извлекли останки более 90 человек. О том, что некоторые тела были связаны по двое и даже по трое. Это заставляет думать, что людей бросали в колодец живыми. Экскурсионный маршрут заканчивался у Малых каменоломен.

Таким был экскурсионный маршрут в советские времена

Находясь на территории катакомб, я спускался вниз через разбитые взрывами входы. Там мне попадались немые свидетели той страшной трагедии и одновременно беспримерного подвига: ржавые гильзы, горлышки разбитых стеклянных солдатских фляжек (после я узнал, что это были фляжки образца 1932 года – алюминия в стране не хватало, и поэтому их лили из стекла).

«… я спускался вниз через разбитые взрывами входы»

«…немые свидетели той страшной трагедии и одновременно беспримерного подвига…».

Держа в руках отбитое горлышко, думал, чего стоило хозяину этой фляжки наполнить её водой. Да, здесь вода была не на вес золота, а на вес крови…

Такие фляжки выдавали солдатам в начале войны. Эту я купил на севастопольском рынке

В одном месте у входа даже осталась оборонительная стенка с амбразурой, сложенная из камней защитниками катакомб. Подумалось: вот здесь за этой стенкой, у этой амбразуры за пулемётом лежал наш боец, защищая вход в катакомбы. Выжил ли он? Кем и каким он был? Была ли у него семья и дети? А может это был совсем ещё молодой, холостой парень и где-то далеко его ждала любимая девушка? Теперь на эти вопросы невозможно ответить…

Нам, счастливо живущим в мире, никогда не понять, никогда до конца не осмыслить того, что пережили, через что прошли те, кто находился в катакомбах, те, кто их защищал. Потому, что так устроен человек – поймёт и осмыслит только тогда, когда сам переживёт, прочувствует, пройдёт через всё это…

Потом мне посчастливилось встретить местного жителя, с детства знающего подземелья. Он провёл меня по «Центральным» катакомбам из конца в конец. Мы были на месте одного из тайных наблюдательных пунктов, место, для устройства которого помогли определить местные жители – Н. С. Данченко и его сын Коля (впоследствии враги случайно обнаружили и взорвали этот пункт). Пробирались через обвалы, шли по галереям с закопчёнными потолками. Вот здесь были люди, здесь они жили, здесь же умирали, кто, мечась по тёмным лабиринтам, удушаемый газами, а кто от жажды и голода. Мы дошли до бывшей могилы полковника П. М. Ягунова – командира подземного гарнизона. Прощаясь со своим проводником, я для себя решил, что обязательно сюда вернусь…

Не знаю, кто сказал эти слова, но считаю их великими: «ЕСЛИ НЕ ЗА ЧТО УМЕРЕТЬ, ТО НЕЗАЧЕМ И ЖИТЬ».

14 сентября 1973 года городу Керчи было присвоено звание «Города-Героя». Думаю, что он получил это высокое звание только благодаря бессмертному подвигу Аджимушкая. А сам город за неполный год войны был два раза сдан врагу. Второй раз бездарно. И виновные (Мехлис, Козлов, Шаманин, Вечный, Черняк, Николаенко) за эту бездарную сдачу понесли снисходительное наказание, получив всего лишь понижение в звании. За 12 дней боёв из 250 тысяч бойцов и командиров Крымского фронта было безвозвратно потеряно 162282 человека – 65%. Немецкие потери составили 7,5 тысяч человек. Данные из «Истории Великой Отечественной войны Советского Союза 1941-1945 гг.». 1 июля 1942 года (еще до взятия Севастополя) Манштейн получил звание генерал-фельдмаршала…

Друг А. И. Трофименко

Восемь раз на виду у немцев ходила Мария Родионовна к колодцу за водой, пока не была смертельно ранена

Надпись под фотографией сделана в 1974 году

Николай Арсеньевич – первый, кто поведал писателю Сергею Сергеевичу Смирнову о подвиге подземного гарнизона

Красноречивее, чем написано на этой плите, уже не скажешь

P. S.

Я в своём рассказе не стал скрупулёзно описывать все подробности героической эпопеи, но, тем не менее, думаю, что он даёт представление читателю о том, что творили фашисты в Аджимушкае, о величайшем мужестве и самопожертвовании советских людей.

Выдержка из книги Сергея Михайловича Щербака «Легендарный Аджимушкай», изданной в 1989 году: «Накануне 30-летия Победы останки безымянного защитника Аджимушкая были привезены в столицу Грузии. Боец подземного гарнизона покоится в центре Тбилиси в могиле Неизвестного солдата. Вечный огонь у могилы символизирует нерушимую дружбу народов Советского Союза, выдержавшую испытание Великой Отечественной войной». Очень скоро мы увидели как в Грузии Вечный огонь перестал быть Вечным, а «нерушимую дружбу» обрушили…

Использованная литература:

1. «В катакомбах Аджимушкая», Б. Е. Серман, изд. «Таврия», Симферополь, 1975 г.
2. «Герои Аджимушкая», В. А. Кондратьев, изд. «Молодая гвардия», Москва, 1975 г.
3. «Легендарный Аджимушкай», С. М. Щербак, изд. «Таврия», Симферополь, 1989 г.
4. «Командир подземного гарнизона», А. А. Соболевский, Мордовское кн. изд. Управления по делам издательств, полиграфии и книжной торговли Совета Министров Мордовской АССР, Саранск, 1975 г.
5. Материал с сайта:  http://www.kerch.com.ua/articleview.aspx?id=4466, авт. В. В. Симонов, Керчь.

Использован иллюстративный материал: из [1], [3], фото из интернета, фото автора.